Александр Письменный - Фарт

— Из ваших слов можно сделать вывод, что в Косьве скучновато живется, — сказал он.

— Ну, а вы как думаете? — произнесла женщина и посмотрела ему в лицо.

— А я не знаю.

Тогда она спросила:

— Едете в Косьву работать?

— Да, на металлургический завод. Мне расписывали: леса, озера. Как на даче — писали. Охота, лыжи, женщины. Женщины, верно: вот вы. Но скука, а?

— Не пугайтесь. Мужчины как будто не очень жалуются. Работают с утра до ночи, а выпадает свободное время — водку пьют.

Она засмеялась.

— Блестящие перспективы! — сказал Муравьев.

— Пиво ведь у нас плохое. Делать не умеют или вода не подходит. А из Москвы привозят редко. На весь город, конечно, не напасешься. Водка, футбол, работа — вот все.

Она смотрела в темноту и покачивала ногой, заложенной за ногу.

Перспективы косьвинской жизни Муравьева не устрашили. Он был инженер-металлург, мартенщик по специальности, до сих пор работал в Москве, на «Серпе и молоте», и в Косьву поехал потому, что развелся с женой и оставил ей свою комнату. Он был коренным москвичом, столичным жителем, уезжать в глушь ему не хотелось. Но другого выхода не было, и Муравьев утешал себя тем, что пожить в маленьком городке, затерянном среди лесов и озер, не так уж плохо. Он старался представить себе, как будет жить, работать, в свободные дни охотиться. К водке пристрастия он не имел, к женщинам семейная жизнь научила его подходить осторожно. Теперь ему нужно было обрести душевное равновесие. Но всякий раз, знакомясь с миловидной женщиной, он, помимо своей воли, думал, что если бы забыть о том, что было, и снова стать таким же, каким он был много лет назад, и чтобы эта женщина увлекла его, и чтобы сама полюбила его искренне, преданно и без вздорных попреков… Ведь можно встретить простого, сердечного человека, такого, как его бывшая жена, и всю жизнь прожить вместе в маленьком городке, окруженном лесами и озерами.

И в этот раз, подумав о том же, он спросил:

— Вы работаете в Косьве?

— Нет, я замужем, — сказала женщина.

— Простите, может быть, я несколько бесцеремонно… Однако можно иметь мужа и работать…

— А я не работаю, — повторила женщина, и в ее голосе послышалось раздражение. Потом она произнесла спокойнее: — В этом, наверно, вся суть. Целый день дома. Заняться нечем. Приготовишь обед, почитаешь — и все. Вечером иногда в кино пойдешь.

— Почему же вы не работаете? — настаивал Муравьев.

Она пожала плечами:

— «Мое несчастье» не хочет.

— Это вы мужа так называете?

— Конечно, не очень лестно, зато правильно, — с грустью проговорила женщина. — Впрочем, я, конечно, шучу. Нужно понимать шутки. Неужели вы думаете, я буду откровенничать с незнакомым человеком? Вы инженер?

— Да. Можно представиться? — И он представился: — Константин Дмитриевич Муравьев.

— Очень приятно, — сказала женщина. — Вера Михайловна Соколовская. — Они пожали друг другу руки, и она спросила: — В каком цехе будете работать?

— В мартеновском.

— Значит, с моим мужем. Поздравляю. Он — начальник мартеновского цеха.

— Вот так совпадение! — сказал Муравьев.

Теплоход пробирался через перекат. В это лето стояла сильная жара, дождей не было и река обмелела. Машина затихла. Теплоход двигался по инерции.

В салоне, окна которого были закрыты шторами, смеялись. Затем раздалась музыка, и низкий женский голос запел:

— Сегодня прохладный вечер. Вам не холодно? — спросил Муравьев. — Мы могли бы пойти в салон.

— Спасибо. Мне не холодно, — ответила Вера Михайловна.

— Мы будем встречаться в Косьве, хорошо? — тихо спросил Муравьев.

— Возможно.

— Муж у вас не очень ревнивый?

— О нет! — сказала Вера Михайловна. — Если бы он был ревнивый…

— Неужели вам хотелось бы, чтобы у вас муж был ревнивый? Первый раз встречаю такую женщину.

— Возможно, вы недостаточно хорошо знаете женщин. А кроме того, совсем не знаете моего мужа.

Она усмехнулась и подхватила мотив романса.

— Женщин я как будто бы знаю, — сказал Муравьев. — Что же касается вашего мужа, то разве он какой-нибудь особенный?

— В том-то и дело. Он — особенный.

— Жена, влюбленная в своего мужа… — с иронией произнес Муравьев.

— О нет, вы не так поняли, — на этот раз серьезно сказала Вера Михайловна.

Из деликатности он не стал допытываться, чем вызвана горечь в ее словах, и замолчал, пытаясь понять: что же за отношения сложились между супругами Соколовскими?

Некоторое время они сидели молча, потом Вера Михайловна спросила:

— Из Брусчатого вы как поедете — узкоколейкой или за вами машину пришлют?

— Должны прислать машину. Я звонил отсюда, из города. От пристани до Косьвы восемь километров, говорят?

— Да, восемь. За мной тоже должны прислать машину. Я телеграфировала мужу, но боюсь, он забудет.

— Почему думаете, что забудет?

— Он всегда забывает, когда дело касается меня, — сказала Вера Михайловна.

С неприятным чувством Муравьев подумал: «Откровенничать с незнакомым человеком она не хочет, а все время не стесняется высказывать свои чувства к мужу».

И Муравьев, не удержавшись, спросил:

— А почему все время мне, незнакомому человеку, вы с такой неприязнью говорите о муже?

Вера Михайловна усмехнулась:

— Хотите сразу постигнуть все наши тайны?

— Нет, в конце концов я не так любопытен, — равнодушно заметил Муравьев. — Во всяком случае, вам нечего беспокоиться. Доедем на машине, которую пришлют за мной.

— Спасибо, — сказала она, — может быть, помощь и не понадобится.

На правом берегу показались огни Брусчатого. Теплоход поворачивал. С той стороны, где они сидели, были видны берег, пристань, несколько огней, высокая серая стена, освещенная электрическим светом, деревья.

Вера Михайловна встала.

— Пойдемте, — сказала она.

Вдоль берега проходило полотно узкоколейки. На маленьких платформах лежали пачки листового железа, а кругом валялись бурые чушки чугуна. Выше, за полотном, стоял зеленый «газик».

— Скажите, машина только за товарищем Муравьевым? Обо мне вам ничего не говорили? — спросила Вера Михайловна шофера.

— Здравствуйте, Вера Михайловна! — сказал шофер. — О вас мне ничего не говорили.

— Так я и знала.

— Оставьте, Вера Михайловна. Не все ли равно? — сказал Муравьев.

— Нет, не все равно, — возразила она с едва скрытым раздражением.

Дорога была прямая, крытая мелким шлаком. Шофер быстро повел машину. Шлак шипел под колесами, и в сторону отлетали неплотно утрамбованные куски. Быстро пронеслись через поселок, справа мелькнул и пропал пруд. Машина была открытая, ветер бил в лицо. Было приятно сидеть так, не отворачиваясь, чуть прищурив глаза. Муравьев положил руку на спинку сиденья и слегка прижал к себе Веру Михайловну.