Иосиф Линдер - Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

— Да, это так, — мрачно констатировал Барышников. — Продолжать и дальше посылать радиограммы — занятие бесполезное.

— Не просто бесполезное, но и опасное, — согласился Абакумов. — Такая наша активность только насторожит гитлеровцев.

— Согласен. И какой тогда выход? Чем еще мы можем их расшевелить? — размышлял вслух Утехин.

— А может, подкинуть им новую сверхважную информацию, и тогда они точно зашевелятся? — предложил Барышников.

— Да куда уж больше! Дали план военных перевозок на квартал, теперь осталось только сообщить точную дату взятия Берлина, — с иронией произнес Утехин.

— Георгий, а ты зря от этого отмахиваешься. Берлин не Берлин, но вариант с новой информацией не стоит сбрасывать со счетов, — предостерег Абакумов, и лукавые морщинки разбежались от уголков его глаз. Повеселевшим голосом он предложил: — А может, пойдем от жизни?

— Это как же? — был озадачен Утехин.

— А вот так. Давайте поставим себя на место агентов «Цеппелина». Они почти год работают в пасти врага, провели отнюдь не рядовую, просто уникальную вербовку, добыли сверхважную информацию, а она уже полмесяца лежит бесполезным грузом и тает, как лед на солнце. Возникает вполне законный вопрос: как им вести себя в подобной ситуации?

Такими неожиданными ходами «от жизни» Абакумов не раз озадачивал своих подчиненных, наталкивая на, казалось бы, не совсем логичные, но в итоге простые и эффективные пути решения самых острых проблем. В ворохе замысловатых предложений, которыми порой грешили в своих докладных умствующие начальники, или в хитросплетении оперативных комбинаций, способных запутать молодых сотрудников, он каким-то непостижимым образом находил тот самый один-единственный ход, выводивший безнадежную ситуацию из тупика. И на этот раз одна его короткая фраза дала толчок новому направлению мыслей руководителей операции. Они приободрились, и Барышников заговорил уверенным тоном:

— Что касается меня, Виктор Семенович, я бы этим фрицам таких словечек наговорил, что они бы до гробовой доски точно не забыли.

— Ну а мне кажется, попадись Дуайту с его характером Курмис, так точно дело дошло бы до прямого мордобоя, — засмеялся Утехин.

— Ну ты, Георгий Валентинович, что-то уж совсем разошелся, давай до рукоприкладства доводить не будем, — добродушно заметил Абакумов и продолжил: — А вот как следует накрутить им хвосты совсем нелишне.

— Виктор Семенович, да мы с двадцать первого июля только этим и занимаемся, но с Курека как с гуся вода! — вспыхнул Барышников.

— Говоришь, Курека? А что, кроме него, там других начальников не осталось?

— Но не самому же Гиммлеру шуровать радиограммы?!

— Зачем же сразу Гиммлеру? Гиммлеру не надо, а вот Кальтенбруннеру в самый раз. Нам бы подставить Курека под горячую руку шефа, и пусть покрутится как уж на сковородке.

— А если Курек положит такую радиограмму под сукно? — высказал опасения Утехин.

— Это вряд ли, — усомнился Абакумов. — Работа с группой «Иосиф» находится на личном контроле у Гиммлера, поэтому Курек или кто там еще поостережется утаивать что-либо. Это может стоить подороже, чем просто отправка на Восточный фронт. Я в этом уверен.

— Значит, готовим матюгальное послание в Берлин на имя Кальтенбруннера, — заключил Барышников.

— Совершенно верно, Владимир Яковлевич, и попрошу поскорее. Главное, не скупитесь на эмоции, чем проще и категоричнее, тем будет доходчивее, — подтвердил свое решение Абакумов, но для подстраховки все-таки попросил Утехина провести работу с Генштабом по подготовке «важнейшей информации» для «Цеппелина».

Третьего августа через голову Курека Бутырин отправил радиограмму лично шефу Главного управления имперской безопасности обергруппенфюреру Эрнсту Кальтенбруннеру. Берлинский радиоцентр принял ее без помех, и уже спустя тридцать минут расшифровка легла на стол адресата, наделав в управлении невероятный шум. За всю историю этого ведомства агент впервые обратился напрямую к его руководителю. В своем обращении он не скупился на хлесткую оценку работы «бюрократов от разведки»:

«Обергруппенфюрер! В момент, когда рейх находится в опасности, нам удалось добыть весьма ценный материал. Но он не реализуется уже 14 дней! Мы в Мисцево, у площадки, уже четвертые сутки. Риск крайне высок! Когда мы приехали, нам предложили искать другую. Забрать контейнер с материалами крайне важно, и, несмотря на это, вот уже два дня мы не получаем никаких указаний! Поиск другой площадки еще более оттянет время, потребует дополнительного риска и может окончательно погубить жизненно важную для рейха информацию! Мы вынуждены обеспокоить лично вас своей просьбой о немедленном принятии решения».

Этот день для Курека, Курмиса и Бакхауза стал едва ли не самым черным за всю историю войны. Они не находили себе места в кабинете Кальтенбруннера. Взбешенный шеф не хотел слушать никаких объяснений. Попытки Курека свалить все на плохую погоду и летчиков, которые не успели подготовить самолет, еще больше распалили его. Рев Кальтенбруннера был слышен даже в коридоре. За те пять минут, что он бушевал, Курмис и Бакхауз успели дважды побывать на Восточном фронте и трижды быть разжалованными в рядовые. Курек уже не пытался возражать, предпочитая молча сносить оскорбления. На его счастье, зазвонил телефон прямой связи с Гиммлером. Кальтенбруннер поднял трубку, с трудом подавил вспышку гнева и заговорил коротко и отрывисто:

— Да, рейхсфюрер!.. Они сейчас у меня… Принимаем экстренные меры… В основном технического плана… В ближайшее время эта задача будет решена…

Офицеры переглянулись между собой, по обрывкам разговора догадываясь, что содержание радиограммы дошло до Гиммлера. Теперь они ловили каждое слово, пытаясь прочитать по лицу Кальтенбруннера, чем это могло грозить лично им. Судя по лаконичным ответам, Гиммлер, похоже, пока не собирался поднимать большого шума. Закончив разговор, Кальтенбруннер с грохотом швырнул трубку на рычаг, зло сверкнул глазами на вытянувшихся вдоль стены подчиненных и с раздражением сказал:

— Так работать нельзя! Еще одна такая радиограмма — и наше ведомство можно закрывать! Вы, Курек, вы лично отвечаете за успех операции, причем отвечаете головой. О ходе подготовки к ней докладывать мне два раза в день! Предельный срок — неделя! Документы от Леонова должны лежать у меня на столе не позже десятого августа. Вам ясен приказ?!

— Да, обергруппенфюрер! — выдохнули в один голос провинившиеся.

Наступая друг другу на пятки, офицеры выскользнули из кабинета. Напуганные перспективой отправки на Восточный фронт, они рьяно взялись за выполнение приказа. Бакхауз, не задерживаясь в управлении, сразу же поехал на аэродром, чтобы ускорить подготовку самолета. Оставшиеся занялись составлением радиограммы в Москву. В ней они пытались удержать своих агентов от опрометчивых шагов. Перо Курека, будто затупленный плуг в проросшей корнями земле, застревало на каждой букве. После разноса у Кальтенбруннера он буквально выдавливал из себя каждое слово.