Владимир Смирнов - Крик сквозь стекло

— It’s okay, guys! [69] — Порядок, парни! — заорал он в визге ветра и гуле мотора; площадка впереди скачуще дергалась и плясала в разноцветных сполохах пачками рвущихся сигнальных и осветительных ракет: безжалостно расходуя аварийный запас, русские лупили над камнями без разбору, освещая американцу путь.

Ручка плавно подобрана; истребитель мягко оседает; «трах-трарах-трах-трах» — прохлопывает на малых оборотах мотор. Внимание… Сэнди протягивает руку к магнето, истребитель осторожно приподнимает нос, готовясь прикоснуться к долгожданной, такой желанной и спасительной земле, и…

И тут все и случилось.

Мотор.

Обрезало мотор — кончилось топливо. И двигатель разом, без предупреждения, встал — только стрельнул последним гулким выхлопом. И тогда Сэнди впервые в жизни услыхал этот леденящий душу жуткий звук: тонкий плачущий свист воздуха, рассекаемого зависшими лопастями медленно проворачивающегося толчками винта…

Самолет грузно задрожал, словно завис над пропастью, — и тяжко провалился; Сэнди отчаянно-рефлекторно выхватил на себя ручку, охваченное ужасом все естество его вскричало: «Нельзя! Нельзя — неправильно!», истребитель подстегнуто рванулся вверх, бессильно горестно задрал дрожащий нос — и обреченно повалился на крыло. Сэнди, опомнясь, толкнул ручку вперед вправо — уже пустую, обессилевшую вмиг ручку, — но поздно, поздно! Он еще успел выбросить вперед руки, упершись в приборную доску, — и страшный, сокрушительный, чудовищный удар швырнул его вперед.

Истребитель зацепил левым крылом мощный клык валуна, в визге рвущегося дюраля крутанулся влево, ударился правым крылом и «бородой» радиатора в край площадки, истошно взвизгнули в штопор взвинтившиеся лопасти, — и, взметнув грохочущую тучу искр, каменного крошева и пыли, задирая хвост и перебитое крыло, самолет медленно поднялся на нос хвостом кверху — в скрежете разламывающихся нервюр, треске ломающихся лонжеронов, звоне разлетающегося стекла и стали, тоскливо застонал, перевалился вправо — и бессильно упал, обрушился на спину, обвалился грудой смятых в трепещущий ком жеваной бумаги металла, дерева и трепыхающегося перкаля. И — наступила тишина. Вселенская тишина.

Секунда… Вторая… Ветер: шелестящий ровный гул в вершинах скал…

Что-то со вздохом хрустнуло, еще… Взбулькнуло… И в тишине все громче, все уверенней забулькала, забормотала, нарастая, струйка масла, сверкающим даже во тьме фонтаном хлестнувшая из разбитого картера; фонтан, туго пульсируя, рвался из разваленного, сумрачно и густо дымящего мотора и, рассыпаясь тяжелыми каплями, падал в камни.

Русские летчики пару долгих секунд стояли, замерев в ломаных позах альпинистов. Попов, опомнясь, дико выматерился, ринулся к самолету — и, сорвавшись сапогом с камня в расщелину, боком рухнул в темноту; загремела по камням ракетница, что-то с треском лопнуло по шву под лютое рычание страшенного мата; Попов вырвался из темноты и, широко хромая, дергаными длинными прыжками устремился дальше. Кузьменко, расчетливо прыгая с валуна на валун, бросился назад, выкрикнув на бегу:

— Темно! Я — фонарь, аптечка, лодка! Там же река! Дуй к нему, я мигом! И помни — река!

Старшина, который крепчайше расшиб колено и вдребезги рассадил руку, ругаясь шепотом от зверской боли и вихляюще хромая, вприпрыжку бежал туда, где, не видный в ночных скалах, лежал истребитель.

Позади, из-под берегового обрыва, косо метнулся в низкие липкие тучи размазанно-мутный приглушенный свет — подсвечивая себе фонариком и хрипло выдыхая: «О-оп! Оп-так!», капитан грузными прыжками карабкался уже от «ила» вверх, неловко волоча сумку со спасательной лодкой; из-за пазухи «канадки», то и дело больно втыкаясь в подбородок, торчала углом коробка аптечки.

А Сэнди, крепко схваченный ремнями, в затаенной тиши замершего острова недвижно висел головой вниз в черной разбитой кабине. Кровь тяжело ползла с подбородка, носа, губ к глазам, мертвенно натекая в глазные впадины, заливая брови и лоб, медленно и густо впитываясь в курчавый мех шлемофона.

Он не видел и не слышал, как с разбегу шумно обрушился в металлически-черную бегущую воду выскочивший к реке Попов, как с отчаянным воплем тщетно рванулся он назад — река вмиг хищно впилась в меховой комбинезон и мощно поволокла его вниз, в ледяную глубину, вышибая камни из-под пальцев человека; как подбежал к реке Кузьменко, с сиплыми матюгами на бегу раздергивая сумку и выхватывая длинный белый шнур от шлюпки.

— Идиот! — орал он, задыхаясь, — хватай, придурок! Это ж скалы, глубина! Есть?! Дер-ржи — тащу!

Всхлипывая, Попов мокрым трясущимся тараканом выволокся на шнуре на берег. Вдвоем они лихорадочно вывалили лодку на камни, приладили баллончик с углекислотой; резко зашипел в арктической тиши сжатый газ, вздувая резину. Кузьменко, часто привскакивая, судорожно лапал расстегнутую кобуру и вертел головой; Попов сопел и гулко стучал зубами в мокром холоде.

Ну все — шлюпка готова; в четыре руки они махом сбросили ее на воду. Попов сунулся было к ней, но капитан, рявкнув:

— Шкертик держи! — ввалился, едва не опрокинувшись, через мягкий борт в лодку, завертевшуюся под ним. — Кидай сюда медицину — ага! И держи шкерт — за мной перетянешься сам!

Поймав коробку, он мощными рывками погреб на ту сторону. Попов разглядел, как он умело вывернулся из лодки на скалы и с ходу полез вверх, — и сразу потащил к себе шнуром «надувашку»; через три минуты и он уже карабкался за капитаном.

Поминутно оступаясь, срываясь с валунов, в кровь расшибая руки и колени, падая, они бежали во тьме, в каменном жутком хаосе к невидимому самолету, будто кем-то уверенно ведомые, и сразу выскочили к посадочной площадке. С грохотом и руганью скатившись с последней осыпи, они оказались у опрокинутого истребителя одновременно и, кинувшись с ходу под чуть приподнятое левое крыло, на карачках, обдирая брюки и ладони, пролезли к фюзеляжу под центроплан.

Загнанно дыша, капитан щелкнул фонариком. Высветилось залитое маслянисто сверкнувшей кровью страхолюдное лицо Сэнди; в удушливо-бензиновой горячей тьме искрились осколки стекол, поблескивал рваный металл.

— Жив? — сорванно прошептал из-за плеча Кузьменко Попов.

— Да вроде… Течет? — капитан шумно втянул носом; они прислушались, жутковато мерцая глазами. — Бензинчик? Ох, течет. Ох, шандарахнет…

— А он? — испуганно возразил старшина.

— Да он же, он, куда ж его… А ну, под крыло!

Они задом наперед, «раком», торопливо подлезли под смятую консоль крыла, уперлись спинами в плоскость и натужились, кряхтя; Кузьменко яростно засипел, в натуге выпучив глаза и ощерясь:

— Ну же, зар-р-раза!.. — Крыло чуть приподнялось, скрипнув.