Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

Появился Чернышев, все такой же весёлый, с добродушной улыбкой, так и казалось, что он сейчас засмеется, похлопает себя по брюшку и назовет всех сидящих дядями. Он, конечно, этого не сделал, козырнул и сел рядом с ведущим.

Совещание началось. Лыков-старший предоставил слово Лыкову-младшему, корпусному врачу.

— Пусть службы доложат о проделанной работе. Начнем с начала, с сортировки, — предложил корпусной.

Сафронов встал и доложил о том, что за трое суток прошло триста тридцать семь человек. Тридцать отправлены необработанными. Один умер. Он хотел добавить о хирургах, но вновь посмотрел на розоватые руки ведущего и ничего не сказал.

Следующим докладывал ведущий. Он поглядел своими белёсыми глазами на корпусного, словно решая, подниматься ему или нет, всё-таки поднялся и произнес раздраженным голосом:

— Конечно, не все lege artis, [по всем правилам (лат.) ] но работа шла нормально. Хирурги работали. Хирургам хочешь не хочешь, а надо guantum satis [сколько потребуется (лат.) ] вкалывать.

Корпусной хотел что-то спросить. Ведущий не дал себя перебить.

— Понятно, что коллектива еще нет, что не сработались, что не все lege artis, но хотелось бы большей организации, чтоб не гудели под ухом, как мухи, и не мельтешили бы перед глазами. А то у нас животы, ампутанты, у нас, понимаете, копчик мокрый, а нам чуть ли не силой суют шокового.

— Значит, у вас претензии? — вставил корпусной, воспользовавшись короткой паузой, как щелкой в двери, через которую можно просунуть бумажку.

— Я говорю не lege artis, — еще более раздражаясь, ответил ведущий.

Сафронов понял: камень брошен в его огород.

Резанули слух слова: «живот», «ампутант», «шоковый» — не люди, а хирургические понятия и это стандартное lege artis, но анализировать не было времени. Он стал ждать, что будет дальше.

— Я приехал чуть позже, — продолжал ведущий. — Так сложилась обстановка. Но могли бы и подождать, посоветоваться относительно назначений, а то расставили людей без меня... В других местах со мною советовались...

— Это нетрудно поправить, — поспешил заверить корпусной, как будто не он, а ведущий командовал медицинской службой и вот подчиненный сделал промашку.

Заверение корпусного прозвучало неожиданно даже для ведущего хирурга. Наступила непредвиденная пауза.

— Разрешите? — встал Сафронов.

Корпусной, видимо, не рассчитывавший на такую просьбу, от растерянности кивнул.

— Я поддерживаю ведущего хирурга, — сказал Сафронов. — У меня нет опыта, но мне кажется, действительно не совсем четко, не по всем правилам идет работа. Быть может, это не все видели. Но на сортировке этого нельзя не заметить. Люди залеживаются, отяжелевают, смотрят на нас, как на мучителей. А что мы в сортировке можем сделать? Вот товарищ майор, — он повернулся к ведущему хирургу, — недоволен был моим появлением в операционной, а что делать? Они же во мне видят виновника и на моих глазах отяжелевают.

— И даже умирают, — резко прервал ведущий и поднялся. — И вами, капитан, я особенно недоволен. Если у вас нет опыта, то его нужно приобретать, но без лишней нервозности.

— Конечно, конечно, — тотчас поддержал корпусной.

— Но капитан Сафронов был молодцом, — вступился Чернышев.

— У меня, как у командира, к нему нет претензий, — поддержал Чернышева Лыков-старший. — Так что, действительно, без излишней нервозности.

Лицо ведущего побагровело. Даже при неровном и слабом свете было видно, как оно налилось кровью, отчего белёсые глаза еще более проявились.

— Ну что ж, — произнес он отчетливо. — Обычно со мною считались, как с ведущим специалистом. Если вы находите меня недостаточно авторитетным, ставьте вопрос о несоответствии. Хорошо, что это так быстро выяснилось.

Тут поднялся корпусной:

— Всем сесть. Прошу внимания. Операция продолжается. Она будет недолгой. Танковые соединения долго не воюют, поскольку теряют технику и вынуждены ожидать её пополнения. После операции проведем детальный разбор. — Он смягчил голос, повернулся к ведущему: — К вам претензий нет. Не волнуйтесь. Все будет, как вы посоветуете.

— Только без истерики, кхе-кхе, как вы сами сказали. — Говорили из темного угла. Сафронов до этой минуты и не заметил сидящего там замполита. Все время он сидел тихо, не подавая голоса. Его вступление было неожиданным и для корпусного. Он не сделал ему замечания, пропустил его слова как должное.

На этом разговор мог бы и оборваться, закончившись практическими указаниями корпусного врача. Но тут не выдержал ведущий хирург. Его задели за живое слова замполита — человека, не сведущего в медицине. Именно потому, что в разговор вступил не медик, ведущий взорвался:

— Я прошу уточнений. Я требую подчинения. Пока я еще играю главную роль в этой операции.

— Да, да, конечно, — поспешил заверить корпусной и попробовал смягчить настроение: — И в операции, и в операционной.

— Извините, мне с ними работать, — оборвал его ведущий.

— Разрешите, кхе-кхе. — Замполит пригладил седую прядь, помедлил, ожидая разрешения.

Корпусной, как видно, не хотел давать ему слова, но, почувствовав уважение, с которым смотрят на замполита остальные офицеры, не посмел отказать.

— Только покороче, а то вы, политработники... — Он попытался пошутить, но шутки не получилось.

— Постараюсь, постараюсь, кхе-кхе. Прежде всего, мне непонятен какой-то панихидный тон, какое-то ненужное, излишнее раздражение. — Он окинул всех быстрым взглядом, по-молодому вскинул голову, — Ведь наступаем, товарищи! Освобождаем нашу землю, вперёд идем. Вы только вдумайтесь в это.

— Вдумались, — буркнул ведущий, всем своим видом давая понять, что не одобряет этого бодряческого тона на деловом совещании.

Замполит не обратил внимания на его иронию, продолжал спокойно, но энергично:

— Солдаты сейчас не те, что были в сорок втором, даже в сорок третьем.

— Они раненые, — вставил ведущий.

— Думаю, что и раненые не те... Впрочем, вам не до психологии, не до анализа настроения... Извините, кхе-кхе... Я, безусловно, не знаю деталей и специфики, не принимал участия в основной работе, но зато со стороны видел всех наших людей в деле. И прямо скажу, кхе-кхе... впечатление приятное. Более того, удивительно, как люди, собранные, как говорится, с миру по нитке, так дружно, так самоотверженно, так одинаково старательно трудились все эти трое суток. Это значит — сознавали свою роль, это значит — и им передался подъем наступления. Кхе-кхе... Вы, товарищи, видите, какой кровью даётся нам победа. И вы делаете все, чтобы вернуть наших героев в строй или к полезной жизни.

Корпусной кивал, как будто одобряя слова замполита. Ведущий смотрел перед собой ничего не выражающим взглядом.