Владимир Рыбин - Холодный апрель

— Чего тебе сейчас хочется? — спросила Катрин, плотнее прижимая к груди его локоть.

— Перекреститься, — буркнул Александр.

— Ты же неверующий.

— Был бы верующим, давно бы уж перекрестился.

Она засмеялась: то ли поняла, то ли подумала о чем-то своем.

Долго шли молча, поеживаясь от холода. Возле небольшого дома Катрин остановилась, посмотрела на него вопросительно.

— Здесь я живу. Поднимешься ко мне?

Она набрала шифр у запертой двери, и дверь сама собой открылась.

— Луиза заругается.

— Я ей сказала, что мы, может быть, зайдем ко мне.

— Нет, нет… Поздно уже.

Он почти бежал по пустынной улице, удивляясь паническому состоянию, вдруг охватившему его. На углу остановился, чтобы прийти в себя, и понял: Саския! Вдруг глянула на него глазами Катрин, и он испугался, что ласковая мелодия, все время звучавшая в нем, умрет, переступи он порог этого дома.

Из полумглы пустынной улицы потянуло холодом. Александр поежился и пошел, заторопился. Шаги гулко звучали в тишине, и чудилось ему, что кто-то все идет следом, догоняет…

— Александр Сергеич!..

Он снова выругал немецкую педантичность, выбрался из-под теплой перины, оглядел пустую холодную комнату: вчера забыл прогреть батарею, не привык к таким процедурам. С уверенностью, что Луиза не обидится, начал не торопясь приводить себя в порядок.

— Сегодня идем в театр, — первое, что сказала Луиза, увидев его, побритого и умытого.

— Опять?!

— Вам вчера не понравилось?

Прозвучало это двусмысленно, и он промычал в ответ что-то бессвязное.

— У нас об этом «Фаусте» много говорят. Редкая пьеса.

— Редкая. Я такой еще не видел, — сказал он.

— А сегодня — опера. Точнее, две оперы. Одна немецкая, а другая — русская, Гоголя.

— Гоголь опер вроде бы не писал.

— Пьеса Гоголя «Женитьба», а музыка композитора Мусоргского. Вам будет интересно. — Она убежала на кухню, крикнула из-за двери: — Звонила Катрин.

Он промолчал.

— Я сказала, что вы еще спите. Или надо было разбудить? Почему вы молчите?

— А чего говорить? Правильно, что не разбудили.

— Катрин — хорошая девушка. Или вы не согласны?

— Почему, я согласен. Я со всем согласен.

Он почувствовал себя загнанным в угол. Так рыбешка, соблазнившаяся червячком, мечется на крючке, еще не понимая, что в ее положении остается или смириться и дать себя вытащить на песок, или же рвать жабры.

— Давайте хоть посуду помою, — смущенно сказал он, входя на кухню. — Должен же я что-то делать в доме?

— Пожалуйста! — запела Луиза так радостно, словно всю жизнь только и ждала этого предложения.

Он взял у нее поднос, понес к столу.

— А для вас есть сюрприз, — сказал сидевший за столом Уле и, блеснув металлическим зубом, заворошил газеты. — Вот, читайте.

Александр сразу увидел крупный заголовок: «Zu Gast in Oldenburg» [11] «Гость Ольденбурга» (нем.) . . И ниже — портрет. Он сам, собственной персоной, улыбающийся, довольный собой.

— Что это?

— Там все написано.

Статья начиналась рассказом о том, как он распространялся о сказках Пушкина, возмущался и говорил, что для того чтобы понять русских поэтов, надо читать их в подлиннике, а не в нелепых переводах. А дальше было все об Обществе содействия развитию отношений между народами ФРГ и СССР, о том, как оно активно работает, и приводился пример этой активности — приглашение Александра в гости.

Все так и было, как написано, но статья Александру не понравилась. Сам факт интервью — уже нарушение тех норм, о которых ему уши прожужжали в Москве: «Вы — частное лицо, ваше дело ходить по музеям, по магазинам, если есть деньги, и не ввязываться ни в какие истории».

Он молчал, вконец расстроенный. И супруги Кнауэры весь завтрак не очень докучали ему разговорами. Когда уже понес чашки и блюдца на кухню, чтобы помыть их, сказал, лишь бы только не молчать:

— Мне бы хотелось купить джинсы.

Джинсы были его первой задачей. Можно было как угодно тратить свои куцые обменные деньги, но возвращаться без джинсов для Нельки он не мог. Будет более чем обида, будут слезы, а видеть, как плачет Нелька, — выше его сил.

— Я вам помогу, — сказала Луиза.

— Да я сам…

— Сами будете потом ходить, а это я вам помогу. Надо знать, где покупать.

Он разобрался в краниках над раковиной, — как включать газовую горелку для подогрева воды, — отрегулировал так, чтобы только не обжигать рук, и начал мыть тарелки.

— Что вы делаете?! — вдруг закричала Луиза. Он испугался всерьез, быстро закрыл краны.

— Кто же так моет?! Вы горячую воду спускаете в канализацию.

— А как же?..

— Надо сначала закрыть пробку.

Она отстранила его и перемыла посуду сама в мутной мыльной воде, набравшейся в металлической — из нержавейки — раковине. Потом спустила эту воду и уже холодной водой ополоснула тарелки. А он, смущенный, стоял рядом. Думал: богатые, а экономят на таких пустяках. Посмотрела бы Луиза, как Нелька моет посуду, — не прикасаясь пальчиками, одной струей кипятка. Кипяток вылетает в трубу, то бишь в канализацию, а не просто теплая вода. И как часто с ним бывало, случай этот мелкий заставил подумать о большом. «Может, не от жадности это, а от извечной немецкой экономичности, которую мы называем не иначе как крохоборством? Вот ведь она, Луиза, тратится на него, не жмется. Это нужно, без этих затрат не обойтись. Но немцу претят бессмысленные траты, неважно большие они или малые, как эта вода из-под крана. Не оттого ли они и богатеют быстро, что ко всему относятся с бережливостью? Нам бы так!..»

День был такой же хмурый, как и вчера, и пришлось тащиться с зонтом, который Александр терпеть не мог. Но брусчатка улиц была чистой, лужи нигде не застаивались, и от этого казалось, что моросящий дождь или только начался, или вот-вот кончится. Не было угнетающего ощущения бесконечности непогоды.

Как обычно под руку с Луизой, они прошли на оживленную Гартенштрассе, пересекли Казиноплатц. Казино тут были повсюду, но почему именно эта площадь удостоилась такого названия, было непонятно. Впереди вскидывались над домами высоченные конусы кирхи с часами и острыми шпилями громоотводов, но без крестов, как он ожидал. Здесь начинался старый город, отсюда во все стороны разбегались узкие ущелья переулков со сплошными рядами блестящих светящихся витрин первых этажей.

— Здесь мы найдем все, что нужно, — сказала Луиза и свернула к одному из магазинов.

Стеклянные двери беззвучно раздвинулись. Александр шагнул следом за Луизой, и двери закрылись за спиной, словно отрезали путь к отступлению. Здесь было светло, тепло, тихо. Откуда-то лилась еле слышная ласковая мелодия, нежила, убаюкивала.

— Что-нибудь хорошее и недорогое, — сказала Луиза подбежавшей к ним девушке, такой симпатичной, такой доброжелательно-отзывчивой, что Александру подумалось: потребуй она черт-те какую цену, и отказать невозможно из опасения обидеть это божество.