Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Сам не знаю, зачем я все это пишу тебе, просто мне нужно выговориться перед кем-то, словно я хочу, чтобы хоть что-то осталось после меня. Нахожусь в сложном положении и решил сделать ставку на стойкость, мою собственную и моих бойцов. На мужество, смелость, сознательность. На несгибаемость.

Людей нельзя оценивать однозначно, они разные и по-разному думают, а я только сейчас понял, что их прошлое имеет для меня, как командира, второстепенное значение. Людям надо сказать, что оценка их человеческих качеств будет зависеть от того, как они проявят себя в бою. Это моя козырная карта. Я четко осознал это только после разговора с командующим армией. Он состоялся недавно. До этого говорил я с ним с глазу на глаз, еще в Польше. Тогда он сказал мне: «Ты зачерствел», а про тебя: «Эта женщина сгорает».

Мы стояли напротив Ротенбурга, все было уже готово, предусмотрено до самых мелочей, на следующий день нам предстояло форсировать Нысу. С пригорка мы долго рассматривали немецкие позиции и ровное как стол поле, простиравшееся между рекой и городом. Говорили о том о сем, а потом он вдруг внимательно посмотрел на меня и стал официальным.

«Ты знаешь, на что делать ставку?» — спросил он. «Знаю». «Твердо знаешь? А то я постоянно слышу, — сказал он, — как все повторяют: солдат у нас необученный, неопытный, прямо из деревни. Это правда — крестьянские лица и крестьянские фамилии преобладают. Очень пестрое общество с разными биографиями. Теперь слушай внимательно: они еще не знают, какие они и на что способны. Понимаешь?» «Понимаю». Он махнул рукой: «Ты должен понимать, видел это в Испании. Сознательность? Как часто мы повторяем это слово, сами не зная, что оно означает. Они проявят себя в боях, и ты сам объяснишь им, чего каждый из них стоит — ставку надо делать на это».

А я сам? Это неважно. Я тот, кому доверено командовать. И не могу освободиться от этой роли. Сколько бы раз мне ни поручали какую-либо работу, я стремился выполнить ее как можно лучше, но никогда, даже в Испании, я не отдавался ей так, без остатка. У меня адъютант, молодой парень, в возрасте нашего сына. Он не поверил бы, если бы я сказал ему, что думаю еще о чем-то, кроме своего воинского долга.

В возрасте нашего сына… Именно поэтому пишу тебе и никак не могу сказать о том самом важном, что должен был сообщить тебе еще несколько месяцев назад, но ее хотел причинять боль. Теперь знаю, что поступил неправильно. Нет, я не видел Стефана, не успел встретиться с ним, хотя полгода назад он был в моей дивизии…»

Вечер. Можно разогнуть спину и наконец поглядеть на окружающий пейзаж. Михал Маченга знал, что эта местность называется Бретвельде, выглядит как городок, хотя в этих местах в деревнях тоже стоят солидные дома, крытые красной черепицей. Дома совсем рядом с траншеей роты. В лучах заходящего солнца они смотрятся сказочно; видны улицы, брусчатка мостовых, даже контуры домов на центральной городской площади. Все города здесь очень похожи один на другой: Эльстра, Каменц, Бёслиц, Бретвельде… Вряд ли кто-то из бойцов в состоянии вспомнить облик хотя бы одного из этих городов.

На горизонте виднелись пологие холмы, кое-где поросшие лесом, перед ними — волнистый луг, поля с мягкой, как пух, землей. Лопата входит в нее как нож в масло…

Да, видимость хорошая, вот только знаешь немного — лишь то, что рота находится на окраине Бретвельде, где ей приказано снова занять позиции. Командирам наверняка известно, где противник и какие подразделения взаимодействуют с нами справа и слева, мы же видим только зигзагообразную линию траншей роты с мелкими окопами почти без брустверов.

Этой скудной информации, впрочем, было достаточно Михалу Маченге. Еще он знал, что рота занимает район обороны около одного километра по фронту, а также где стоят станковые пулеметы, которые выделили дополнительно из батальона, и что в глубине порядков роты находятся позиции минометов и 45-миллиметровых пушек. Если двинуться в тыл, то можно увидеть замаскированные ветвями и сетками орудия, поговорить с артиллеристами, которые всегда немного важничают, считая, наверное, что у них служба полегче.

Когда рыли окопы, появились два немецких самолета. Загрохотали зенитки. Маченга поглядел в небо, потом услышал взрыв, увидел неподалеку взметнувшийся фонтан земли, но не почувствовал страха. Он мог сказать о себе: «Свой страх я оставил в Бёслице». Однако ничего подобного ему в голову не приходило. Михал думал о саперных топорах. Сам читал: «Убивали саперными топорами». А они спокойно ушли из города, где в разноцветных веселых домах жили люди, которые все видели из окон, а возможно, и сами убивали.

— Мы кротки как овечки, — сказал молодой Граль. — Видно, действуем по-христиански: тебя режут, а ты не смей достать из кармана нож. Ну уж если мне в руки попадется кто-нибудь из этих…

— То что? — спросил Кутрына.

Молодой Граль не ответил. После смерти отца он стал немногословен. Шел целый день молча.

Зигзаг окопов тянулся вдоль домов. Как далеко он ведет? На карте Бретвельде был обведен кружком, рота Кольского обозначена только маленьким значком, а они, Маченга, Граль и Калета, не отыскали бы себя на ней даже через увеличительное стекло.

Когда зашло солнце, на позиции потянулись батальонные кухни, но мало кто, однако, имел охоту отведать супа с макаронами. Обследовали дома.

Маченга, Кутрына, Калета и молодой Граль вошли в двухэтажный домик под красной черепицей, аккуратненький, как и все остальные вокруг. В кухне стояли упакованные вещи, а у стола сидела толстая женщина с черными глазами-щелочками на круглом лице. Из комнаты вышел коротышка-немец; дрожащими руками он раскуривал трубку.

Они приняли бойцов гостеприимно и сердечно, словно гостей. Маченга не мог надивиться: ведь это немцы, а такие вежливые и улыбчивые, только губы у них слегка дрожат, если внимательно приглядеться. Не надо было даже спрашивать еду. Женщина сама быстро накрыла на стол, поставила консервы. В подполе обнаружилась бутылка ликера. Ликер был отвратительным на вкус, с запахом мяты, но за неимением лучшего сгодился и он.

— Гадость какая! — сказал Калета, опрокинув в рот рюмку. — Эх, сейчас бы малость самогону… Ты когда-нибудь видел, Кутрына, как гонят самогон? Как он капает помаленьку, капля по капле, а если гнать его правильно, то он не хуже водки. А какой крепкий! У нас в деревне были крупные специалисты по этому делу. За самогон можно было все купить.

— Немцы так не умеют, — констатировал Граль. — В лучшем случае гонят из сахара, да и то только в городах.

— В Нески, — продолжал Калета, — я встретил одного мужика, которого вывезли туда на принудительные работы. Так он рассказывал, что они пили денатурат, очищая его через слой ваты. У него был запасец, он предлагал мне, но я отказался.