Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Вернулся поручник Хенцель.

— Что он ответил?

— Я доложил, — сказал Хенцель, — майору…

— Знаю. Что он ответил?

— Батальону не останавливаться, продолжать вести наступление в том же направлении.

— Имеет ли майор Свентовец представление о нашем положении?

Хенцель долго молчал.

— Майор Свентовец, — промолвил он наконец, — как правило, отдает себе отчет в таких вопросах. Он получил ясный приказ, приказ от генерала, и выполняет его: дивизия должна пробиться через Пульвиц. — И после паузы добавил: — Я доложил ему, что это невозможно. Свентовец обрезал: «Выполняйте приказ».

— Понятно.

— Главные силы дивизии, — продолжал Хенцель, — находятся в каких-нибудь полутора километрах отсюда. Вскоре колонна спустится в долину. По выходе из поселка Бремен ее атаковали из района Бретвельде немецкие танки; они разгадали наши намерения и рванулись из долины на дорогу. Сожгли одиннадцать грузовиков, причем сгорели штабные документы дивизии. — Он махнул рукой. — Но Свентовец организовал оборону, а потом танки напоролись на взвод 45-миллиметровых пушек у Оски. Теперь немцы жмут с запада. Не могу понять…

— Что тебе еще не ясно, Хенцель?

— Почему генерал не пытается пробиться на север? Бьет, как в стену, на юго-восток.

— Ладно, не нашего ума дело. Созывай командиров рот и замполитов.

— Слушаюсь. А что ты собираешься предпринять, Кольский?

Поручник молчал.

Изломанная линия позиции батальона застыла на краю долины, Пульвиц возвышался над нею, словно позолоченная картина. Черные тени уже опускались на крыши домов.

Те из командиров, кто остался в живых, уселись на траве рядом с Кольским. Олевич в перепачканном мундире, Росул с забинтованной головой, старший сержант Соболь, заменивший Пушкарева, Ружницкий, Лекш.

— Закуривайте, — сказал Кольский. У него оставалась неначатая пачка трофейных немецких сигарет, он справедливо разделил ее и сам сделал глубокую затяжку.

— В Пульвице должны были быть наши подразделения, — подал голос Лекш. Его голос звучал жалобно, как голос обманутого ребенка.

— Их там нет! — обрезал Кольский.

— Нет! — взорвался Лекш. — Этого не может быть! Я всю дорогу клялся бойцам, что надо добраться только до Пульвица… Знаешь, что они сейчас говорят: что как в тридцать девятом — мы бросаем их с голыми руками на танки. Где наши танки? Где наша артиллерия? Бойцы измучены, голодны, засыпают на ходу. Этого не может быть. Это недопустимо. Кто-то ошибся, допустил просчет, а мы должны отвечать?! На войне необходим порядок; наш батальон должен уйти в резерв. Пульвиц. С утра я как заведенный твержу: еще километр, еще два километра… А теперь? — Его голос срывался на все более высокие ноты. — Что я им сейчас скажу?! Я…

— Хватит, Лекш. Замолчи!

Лекш вытаращил глаза на Кольского и умолк. Все молчали, Ружницкий опустил голову и ковырял палкой землю.

— Мы должны, — тихо сказал Кольский, — приготовиться к штурму Пульвица. И не будем здесь рассусоливать. — Он достал часы.

— Не осталось снарядов к 76-миллиметровым пушкам!

— Нет мин к минометам!

— Рота минометчиков пойдет без минометов, — сказал Кольский. — Начинает Олевич на правом фланге. — Снова посмотрел на часы.

— У нас нет никаких шансов. — Голос Реклевича звучал спокойно. Его вытянутое лицо выглядело как маска. — Мы уже пытались. У них крепкая оборона и поддержка танками и бронетранспортерами. Шансов никаких, — повторил он. — Можно ли так понапрасну бросать людей на смерть?

— Безумие! — крикнул Лекш, вскочив с земли. — Война не должна быть безумием! Война — это техника и расчет. Надо немедленно доложить командиру дивизии, что мы не можем наступать без поддержки.

— Лекш, — тихо сказал Кольский, — в роту — шагом марш.

— Что?

— Повторите приказание.

— Приказано вернуться в роту. — Лекш встал и ушел, слегка покачиваясь.

— Что вы хотели сказать, Ружницкий?

— Ничего, — ответил поручник. — Я буду с ротой Олевича.

— А вы, Олевич?

— Мне нечего сказать, товарищ поручник. Приказ ясен.

А он, Кольский?

— Я буду с Реклевичем, — сказал он. — Ну, ребята, — добавил командир батальона, с трудом подбирая слова, — на войне не бывает безвыходных положений. А они, те, в Пульвице? Еле на ногах держатся! Немцы попали в ловушку…

Ни один из его офицеров не поднял головы.

— Можете идти, — закончил командир батальона.

Когда они ушли, он встал, передвинул кобуру на живот.

— Лекш впал в истерику, — сказал Хенцель, — но он прав. Это безумие… Однако делать нечего, мы должны пробиться, иного выхода нет. Я, однако, считаю, что надо искать другое направление. Не понимаю…

— Ты ничего не понимаешь! — оборвал его Кольский. — Безумие? Должен, не должен… Чепуха! А то, что они удерживают Пульвиц, не безумие? Хенцель, — крикнул он, — ведь мы находимся под Дрезденом! Забыл?!

— Товарищ хорунжий, — прошептал Калета, — вы же нам обещали, что в Пульвице наши. И что же? Пустые слова. А немцы сидят, как у Христа за пазухой, и кушают нас как с блюдечка. А может, наши за Пульвицем? Далече ли? — В голосе Калеты нет злости, только усталость и разочарование.

Лекш молчал. Он должен был бы отчитать бойца, но молчал, потому что ему нечего было сказать.

Неподалеку молодой парень бинтовал ладонь. Легкораненые вот уже несколько часов не уходили в тыл, оставались в строю, хотя никто не давал такого приказа.

Лекш смотрел на подступы к городу: выше, у самых его строений, находятся позиции немцев. Поле неровное, бугристое, усеянное чахлыми кустиками можжевельника. Лекш был уверен, что где-то уже видел это поле. А может, просто все они были похожи одно на другое: у Бретвельде, Бёслица, у Каменца? С левой стороны немного наискосок проходил глубокий ров… Парни жались в этом рву, хотя на дне его была вода и башмаки и обмотки промокали…

«Зачем мы шли в Пульвиц? — подумал Лекш. — Ведь это не я выдумал, все говорили: необходимо дойти до Пульвица. Я чувствую себя обманутым теми, наверху…»

На войне, как и в жизни, необходим порядок. Полки и батальоны продвигаются по рассчитанным в штабе маршрутам, командиры сверяют часы: час «икс», нельзя опоздать или ошибиться. Потом операция проходит по отработанному и проверенному сценарию. Бойцы выпрыгивают из окопов, наша артиллерия сокрушает вражеские укрепления. Лекш помечает в блокноте: «Рядовой… повел за собой в атаку отделение…» Завтра листовку, еще тепленькую, прямо из полевой типографии, вручат бойцам перед новым наступлением, чтобы охотнее выскакивали из окопов. Люди погибают, измучены, не хватает еды, но в разумных границах, а не в хаосе, суматохе, в колодце, из которого ничего не видно. Нельзя переступать черты разумного…