Александр Пыльцын - Штрафбат. Наказание, искупление

«Ну и везунчик ты, Шурка!» — вспомнились мне слова деда моего, сибиряка, чалдона, Данилы Леонтьевича Карелина, когда мне удалось счастливо добраться попутными машинами до места на шоссе, откуда рукой подать до указанных мне на карте комбатом польских деревушек. Да и сам дед мой тоже был «везунчиком», когда он, по его рассказам, в молодости хаживал на медведя с рогатиной, и, кажется, раз восемнадцать весьма удачливо. Да, помню, и сам видел его удачливость, когда я на время своих зимних каникул, в 3-м или 4-м классе, приезжал к нему в дальневосточный поселок Сагды-Биру, между Бирой и Биробиджаном. Тогда, после трехдневной охоты в тайге, он вдруг прибежал домой, срочно запряг в сани свою лошаденку и уехал снова в тайгу, а назавтра привез лежавшего во всю длину саней убитого тигра, хвост которого волочился по снежной колее. Тогда я впервые увидел настоящего, хотя и убитого тигра. Так что «везунчиком» я был, наверное, в деда-сибиряка.

А в Польше мне без особого труда удалось найти свой батальон. Он размещался в нескольких деревнях вокруг села Буда-Пшитоцка. Нашел я комбата и доложил ему о прибытии, довольный тем, что мое правило быть пунктуальным и здесь меня не подвело. Здесь, в нескольких деревушках, наши дни были загружены отчислением из штрафбата отвоевавшихся штрафников, формированием «по-новому» новых подразделений. Чтобы комсостав рот, взводов и других подразделений батальона «не скучал», комбат приказал пополнение штрафников принимать во всех ротах, формировать все штатные взводы, хотя и весьма малочисленные, а затем уже сводить их под командованием того командира, которому выпадет судьба вести сводную роту в боевой поход.

Главным недостатком этого метода мы считали то, что при этом и командиры сводных подразделений плохо знали большинство своих бойцов, и сами бойцы не чувствовали «локтя» друг друга. В бою же это важнее важного! Но приказ есть приказ. Многие из нас догадывались: свое новшество Батурин ввел, чтобы лишить офицеров-командиров времени для разрастания недовольства столь своеобразным его, Батурина, отношением к личному составу, которое проявилось во время боев на Наревском плацдарме. Вероятно, определенный резон в этом был. Это новшество не позволяло комсоставу расслабляться в условиях определенной разрядки после длительных и очень напряженных боевых действий и давать волю разгулявшимся нервам после боев. Тем более что здесь появилась реальная опасность любителям «приложиться», успокаивать эти нервы тем самым «бимбером», которого у поляков было, как говорится, «не меряно», особенно в обмен на какие-нибудь трофейные часы и безделушки, вроде зажигалок, портсигаров и т. д.

Все-таки, кроме того, что уходило на формирование и боевую подготовку, времени вечерами выкраивали, но никаких «песенных вечеров», как в Белоруссии при другом комбате, полковнике Осипове, не наблюдалось. Общее настроение было вовсе не песенным, тем более что все мы ожидали нового наступления и опасались, не повторится ли «наревский» его вариант с минным полем. Новый комбат установил и новый порядок питания командного состава, пока батальон находился вне боевых действий. Раньше не только в боевой обстановке, но и в «мирных» условиях, то есть на формировании, все мы питались из общего солдатского котла, и только дополнительный офицерский паек отличал наше меню от содержимого котелков штрафников. Теперь штатные офицеры питались отдельно от бойцов-переменников, в более или менее вместительной «столовой».

Готовили нам отдельно. Не скажу, что заметно лучше, чем в ротной походной кухне, но зато ели мы здесь не из котелков, а из алюминиевых мисок, раздобытых где-то вездесущим начпродом Зельцером. Звали нашего начпрода как-то необычно — Меер, хотя все звали его более привычно — Моисей. Прибыл он к нам в батальон с должности преподавателя по приготовлению пищи, с каких-то курсов армейских поваров. Наше меню изредка разнообразилось и перепадавшим на нашу долю коровьим молоком. Оказывается, новый комбат имел слабость к этому диетическому напитку. Еще на Наревском плацдарме, пока мы вели тяжелейшие бои за его расширение, ему раздобыли пару дойных коров. Конечно, он мог содержать их в приличном удалении от обстреливаемого переднего края, где обычно размещал свой КП Батурин, а затем возил за собой в приспособленном специально для этой цели одном грузовичке.

Вот с «барского» стола и нам иногда доставались то «кава» (кофе), то чай с молоком. Комбату же с заместителями готовили отдельно от общей офицерской кухни, хотя почти все замы, кроме замполита и помощника по снабжению, тянулись к нашей офицерской компании. Не думаю, что стол у комбата был действительно «барским», но дистанция соблюдалась строго. Учитывая определенную нелюдимость характера нового комбата, эту новинку мы восприняли как должное. Однако предыдущий наш комбат Осипов к подобной «дистанции» не стремился, питался, как и все мы, с общего котла, что не снижало ни дисциплины, ни боеспособности, ни комбатовского авторитета.

Началось, как я уже упоминал, децентрализованное, так скажем, формирование и боевая подготовка подразделений, когда в каждой роте создавались сразу несколько весьма малочисленных взводов. О недостатках и положительных сторонах этого новшества я уже говорил. Иногда на каком-нибудь очередном, не так уж часто устраиваемом «сабантуе», как называл застолья по особо торжественным случаям Федя Усманов, считалось шиком вместо «бимбера», с его весьма неприятным «ароматом», употреблять чистый спирт, который доставали изредка. Спиртзаводов в Польше оказалось немало, и поляки этим спиртом успешно и выгодно приторговывали. Вскоре на небольшом «сабантуйчике» «обмыли» и мои капитанские погоны, и новые звания других офицеров. И как-то особенно грустно отмечали уход на другой, 2-й Белорусский, фронт нашего любимого маршала, Константина Рокоссовского, которого все мы любили особой сыновней любовью.

К этому «сабантую» придуманный штрафниками моей роты неофициальный ранг «Штрафбатя» как-то сам по себе трансформировался штрафниками в более привычное слово «Батя». Лестно было это мне, 21-летнему офицеру, не скрою, но и побаивался я: а что если это дойдет до Батурина (а не дойти не может!), как бы он не озлобился еще больше на меня. Но вроде бы заметных последствий никаких не наступало.