Александр Пыльцын - Штрафбат. Наказание, искупление

А между тем пополнение в батальон продолжало прибывать, но все с меньшей интенсивностью. Видимо, затишье на фронте, отсутствие широкомасштабных, активных боевых действий не давали повода «ковать» для нас кадры штрафников военным трибуналам, а также некоторым комдивам и командармам, легко решавшим проблемы воспитания офицеров, пользуясь правом лично направлять в штрафбаты. Правда, может, впервые за все время существования нашего штрафбата стала у нас появляться новая категория штрафников — бывших офицеров, осужденных еще в первые годы войны и даже до ее начала и отбывших уже некоторую часть своего длительного наказания либо в тюрьмах, либо в лагерях. Как стало нам известно, их на фронт не этапировали, как заключенных не-офицеров, добившихся направления на фронт в штрафные армейские роты, а направляли часто даже без сопровождения, не только без охраны.

Тогда уже вся страна наша чувствовала приближение конца войны, и многие заключенные, в ком сохранилось еще понятие патриотизма, понимали, что придет она, долгожданная и теперь уже неизбежная Победа, а потом и пора их освобождения, а может, даже амнистия по случаю добытой их сверстниками Победы. И вот тогда им, избежавшим войны и, если хотите, участи погибнуть в ней, как миллионам соотечественников, нелегко будет возвратиться в уже другое, опаленное тяжелейшей войной общество, победившее врага в смертельной схватке. Нелегко будет жить тогда им среди тех, у кого родные погибли в боях за Родину, положив свои жизни на алтарь Победы над фашизмом. Такие вот раздумья и приводили многих к решению просить о замене оставшихся сроков лишения свободы на отправку в действующую армию, пусть и в качестве штрафников. Далеко не всем, просившимся оттуда на фронт, такую возможность предоставляли. Но случаи такие были не единичными, вплоть до самого начала Берлинской операции.

В общем, формирование и обучение шло установленным порядком, боевая учеба была весьма напряженной. Как всегда, особое внимание обращали на бывших офицеров тыловых служб, летчиков, танкистов и вообще на всех, у кого были слабые навыки владения оружием и недостаточная маршевая подготовка, тем более на бывших заключенных, которые часто были и физически слабее других, и оружие давно в руках не держали. Во взводах было пока максимум по 7-10 человек, и это давало возможность взводным командирам даже составлять при необходимости индивидуальные графики занятий и тренировок, подбирая себе помощников из числа штрафников, имеющих боевой пехотный опыт.

Обучаемые в большинстве своем понимали, что именно здесь полностью оправдывает себя суворовская «наука побеждать», в частности, ее постулат «тяжело в учении — легко в бою», хотя знали, что штрафбатам «легких» боевых задач не ставят. А штрафники, считавшие себя «смертниками», начинали понемногу понимать, что они не пойдут в бой в качестве «пушечного мяса». Их просто настойчиво учат лучше действовать на поле боя, чтобы по возможности сохранить свою жизнь, уверенно поражая противника. И это помогало им понимать необходимость этой напряженной боевой учебы, как говорят, до седьмого пота. Понимали они, что если им теперь суждено бывать в боях на самых опасных участках фронта, то лишь собственное умение может стать гарантией выживания. Контроль хода боевой подготовки тем не менее был организован хорошо. Заместители комбата, начальники служб постоянно находились в ротах и взводах. Нам, командирам штрафников, эта учеба доставалась иногда не легче, чем самим обучаемым.

Нашли тогда в каком-то карьере подходящее место для стрельбища, где вели огонь по мишеням из всех видов стрелкового оружия, а из ПТР — по брошенной немцами, подбитой и сгоревшей самоходке. В ближайшем лесочке даже был огорожен участок — полигон для минометчиков. И почти ежедневно они били туда с закрытых позиций. Боеприпасов для обучения бойцов-переменников не жалели ни мы, ни снабжающие нас службы фронта. В общем, изобретательностью и выносливостью наших командиров подразделений и офицеров спецслужб батальона можно было удивляться и даже гордиться. И главным стимулом всего этого был, конечно, не столько неусыпный контроль, сколько желание избежать ввода в бой неготовых бойцов, а значит — и неоправданных потерь.

Конечно же, находилось время и для развлечений. Заметили мы, что по полям, не обращая внимание на появившееся в окрестных деревнях воинство, прыгают внушительных размеров зайцы. И вот мне, коренному дальневосточнику, захотелось испытать сибирские гены деда-охотника, и пошел я в поле с пистолетом. Думаю, если повезет, то на ужин будет у нас зайчатина. Не с первого выстрела, но уложил все-таки довольно жирного зайчишку. Прихожу к дому Пана Круля, в котором мы, ротные офицеры, размещались, а там!!! Мой ординарец Николай помогает снять шинелишки с трех девиц, среди которых и… Рита. Ну, думаю, значит, будет у нас концерт госпитальной самодеятельности. Но оказалось, что их «концертная» группа следует в город Седлец, а они отпросились заехать к нам.

С чьей-то подачи возникло предложение «сыграть» нашу свадьбу. Неожиданно Рита согласилась, будто этого ожидала. Заяц пришелся кстати, Николай приготовил жаркое. Вечер был в самом разгаре, когда вдруг прибывшие с Ритой девушки, словно по договоренности, засобирались уходить, к разочарованию некоторых моих офицеров, особенно Жоры Ражева, который «положил глаз» на очень миловидную Зоечку Фарвазову.

Девушек к шоссе вызвался проводить Жора Сергеев. Вот так, без особых каких-то ритуалов, стали мы мужем и женой. Утром повел я жену к комбату, чтобы сообщить ему об изменении моего семейного положения, а заодно отметить этот факт в наших личных документах. Батурин сказал, что не одобряет нашего решения, и отказал нам в «регистрации». «Вот кончится война, останетесь живы — тогда и женитесь по всем правилам». Проводил я Риту до шоссе, посадил в проходящий грузовичок. И кто его знает, как дальше сложится жизнь наша, ведь конец войны еще никто предсказать не мог.

Шел к завершению декабрь 1944 года. Новый 1945-й год мы в батальоне встретили за общим столом. В этом торжестве, организованном по инициативе и распоряжению комбата, приняли участие и сам комбат Батурин, и все его заместители, штаб, начальники служб и офицеры подразделений. Такое дружное застолье было у нас впервые. К новогоднему вечеру я спешно подготовил несколько стихотворных посвящений моим боевым друзьям, и как тепло они были приняты! Даже Батурин, не щедрый на открытое выражение положительных эмоций, аплодировал. Оказалось, что близко к Новому году был день рождения у Пети Смирнова, у Саши Шамшина, моего тезки и почти ровесника, да и, как мне сказал сам мой бывший ротный, теперь замкомбата майор Матвиенко, у него тоже. И как счастливый прогноз на будущее, под одобрение всех на этом вечере прозвучали мои слова: