Александр Пыльцын - Штрафбат. Наказание, искупление

Сосредоточились мы после долгого и утомительного марша километрах в шести от Одера, в аккуратной немецкой деревеньке. Жителей в ней не осталось, успели все удрать за Одер, хотя разрушений в деревне не было видно. Побросали немцы все: и мебель, и застеленные перинами кровати (пышные перины — обязательный атрибут любого жилого немецкого дома), и разнообразную кухонную утварь. В одном доме из четырех комнат поместились все офицеры роты, разместились, в общем, уютно. Небольшую комнату на втором этаже занял я с женой, теперь медсестрой нашего медпункта, остальные — попарно мои взводные офицеры, старшина и ротный писарь. Хозяйственники рядом с нашим домом быстро развернули офицерскую «столовую», и к нам стали доноситься густые кухонные ароматы, к которым Рита теперь относилась весьма разборчиво…

У нас уже не было сомнений, что все идет своим чередом, ребята знали, что ее «тянет» на соленое, на остренькое, и в «столовой» часто откладывали часть своих порций селедки для нее. Батальонный доктор Степан Бузун зашел однажды к нам и заявил, что в связи с беременностью Риты он полностью исключает ее работу на передовой, и она впредь будет по мере сил только помогать ему в БМП, и что это согласовано с комбатом.

Когда мы освоились в этой деревне, определились, где штаб, где жилье комбата, то заметили в его доме женщину. Оказалось, что это была жена Батурина. И мне стало спокойнее: теперь уже предметом завистливых разговоров некоторых офицеров стал и Батурин.

Формирование и подготовка роты шли по плану. Мы все понимали, что форсирование последнего крупного водного рубежа Одера, прикрывающего немцам их столицу Берлин, будет нелегким, защищать его они будут с упорством невиданным, остервенелым. Это станет «последним и решительным боем», едва ли нам еще достанет сил с боями дойти до Берлина.

Как я уже говорил, пулеметный взвод при моей роте снова формировал Георгий Сергеев. Ему помогал другой взводный пулеметной роты, старший лейтенант Сергей Сисенков. Я уже много писал о Жоре Сергееве, о его характере: он был не бесшабашен в своей смелости, она держалась у него на трезвом расчете, на боевой грамотности. Буквально за несколько дней до ввода роты в бой вдруг стали происходить кадровые перемены в комсоставе, назначенном на Одер.

Старший лейтенант Георгий Ражев

Сисенков, «дублер» Сергеева, откомандирован в отдел кадров 61-й армии, а вместо него назначен младший лейтенант Кузнецов-2-й, то есть не «Женя-Кузнечик», а Николай Николаевич, заметно старше своего однофамильца. В первых числах апреля командир пулеметной роты майор Анатолий Бабич сдал свою роту прибывшему с фронтовых курсов комбатов капитану Борису Алексеевичу Тачаеву. Особенно мы радовались тому, что он отказался от назначения командиром стрелкового батальона ради возвращения в «штрафбат родной».

Приятный и жизнерадостный человек Боря Тачаев.

И сам он был рад возвращению в свою штрафбатовскую семью.

Ну просто сплошные радости, может быть, перед последним в истории нашего батальона боем. Известный уже читателю Георгий Ражев и на этот раз у меня опять был взводным. В последнее время он стал особенно вспыльчивым, не сразу приходящим в нормальное состояние, более заметным стало и его влечение к спиртному, что тоже вызывало определенные трения между нами. Причем это его увлечение даже стал замечать комбат.

Надо сказать, мы уже привыкли к манере нашего комбата Батурина, в отличие от его предшественника Осипова, сыпать взысканиями направо и налево, чаще — в приказах, и стали понимать, что эта батуринская манера вызвана «компенсацией» отсутствия авторитета, которым обладал наш Батя Осипов. Тогда дисциплина всех, комсостава и переменников, обусловливалась в том числе и нежеланием огорчать уважаемого командира неправильными поступками.

Забегу несколько вперед, поскольку получил многие архивные документы того времени. При Батурине исчезло это сдерживающее начало, и дисциплина в

батальоне стала заметно хромать. Ну, а некоторые случаи, выходящие за рамки нормального поведения, естественно, не могли оставаться безнаказанными. Так «Приказом по 8 ОШБ № 88 от 8 апреля 1945 года» подполковник Батурин объявил Ражеву «за пьянство и дебош 8 суток домашнего ареста с удержанием 50 % денежного содержания за каждые сутки ареста».

Сейчас, когда перед моими глазами лежит ксерокопия этого приказа, я обратил внимание на пять восьмерок и подумал, не специально ли для «оригинальности» были определены эти 8 суток ареста, а не 5 или 10? Если это так, отдадим должное юмору комбата или того штабиста, который готовил этот приказ. А дебош тот заключался в том, что Ражев попросту устроил скандал с неприличной бранью и спьяну не заметил, что свидетелем этой сцены был замполит майор Казаков. Кстати, даже и после этого приказа Ражев оставался моим взводным буквально до самого получения боевой задачи. Что касается взысканий «направо и налево», то вот факты из разных приказов комбата за последний месяц войны и первые мирные дни:

17 апреля — за самовольные отлучки, находясь в госпитале на излечении, арестовать бойца-переменника Гущина В. А. на 10 суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте.

28 апреля — за опоздания на учебные занятия лейтенанту Афонину и младшему лейтенанту Писееву — объявить выговор.

5 мая — за нарушение моего приказа, запрещающего вступать в интимные отношения с немецкими женщинами, капитана Гольдштейна арестовать на 5 суток дом. ареста с удерж. 50 %…

8 мая — за самовольный уход из расположения части моему заместителю по строевой части подполковнику Филатову объявляю выговор.

12 мая — за сокрытие документов, выписанного из госпиталя после излечения по ранению бойца-переменника Шульгу А. Т. арестовать на 10 суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте

26 мая — капитанов Слаутина за плохой учет личного состава, и Зельцера за обман начштаба, арестовать на 3 суток домашнего ареста каждого с удержанием 50 % денежного содержания…