Александр Пыльцын - Штрафбат. Наказание, искупление

Проехали еще немного, и вдруг перед въездом в небольшое селение увидели несколько стоявших машин и около них группу военных. Остановились и мы. Пошел я с Ритой и Ферманюком узнать, можно ли ехать дальше. Подошли ближе и… остолбенели от страшного зрелища: поперек дороги уложены пять или шесть обнаженных людских трупов, среди которых были мужчина, женщины и подросток лет 10–12. Видимо, это была семья. Лежали они лицом вверх, строго в ряд, и их тела были вдавлены в землю. Судя по следам танковых гусениц, какой-то наш танкист таким образом отомстил Германии за фашистские злодеяния на нашей земле, а может, и за свою семью, погибшую таким же образом от гитлеровцев.

Щит на дороге на границе Германии, 1945 год

Рита отвернулась, уткнулась мне в плечо, ее тело стало содрогаться в едва сдерживаемых рыданиях. Я отвел ее к нашим машинам и постарался успокоить. А она сквозь всхлипывания все повторяла: «Ну зачем же так! Ну зачем!!!» Я подумал тогда, что в танкисте, совершившем такое злодеяние, говорила не просто ненависть, а злоба нечеловеческая, которую понять еще можно, но оправдать нельзя! Конечно, война прошлась по каждому из нас тем самым, окровавленным немецким сапогом, каждый знал и помнил, как эсэсовские живодеры и головорезы истязали женщин и детей, сжигали живьем и вешали, умерщвляли их в душегубках. Забыть этого нельзя и через века. Простить — тоже. Но мы же не фашисты, нельзя уподобляться им… Хотя и та топорная табличка «На Берлин!» на мертвом козле — тоже не шедевр остроумия.

Объехали мы это страшное место, сделав солидный крюк по целине. И долго еще молчали. Рита то и дело всхлипывала, а меня занимали воспоминания и размышления, ох какие нелегкие. Да, конечно, мы ненавидели фашистов беспредельно. И высоту накала этой ненависти трудно было как-нибудь снизить, особенно когда вступили на землю врагов наших. Вспомнились и мои собственные слова, написанные в том же Кутно:

Да, теперь «вот она, проклятая Германия», как все чаще кричали установленные на дорогах щиты. Невольно считаешь это тем рубежом, к которому так долго и упорно стремились все мы, но до которого не довелось дойти многим, сложившим головы далеко отсюда — под Сталинградом, Ленинградом, в Белоруссии, на Украине и на этой, чужой нам — польской земле. Полегли они, чтобы мы все-таки дошли сюда! Добрались мы наконец сюда, куда не дошли, не добежали, не доползли они. Мы помним всех вас поименно, а сами наконец дошли до самого исчадия зла. Именно сейчас ваши жертвенные имена переступают ныне эту черту, этот рубеж вместе с нами, ибо без последнего в вашей жизни шага не дойти было бы сюда и нам. И еще помним мы клятвы над могилами друзей боевых — отомстить!

И наше безудержное стремление к уже не такой далекой Победе — воплощение наших клятв.

Трудно, конечно, удержать от подобного мщения всю армию, воевавшую почти четыре года, воспитанную на ненависти к немцам самими фактами их зверств, да и нашей пропагандой и в стихах, и в прозе: «Убей немца!», «Отомсти!», и броскими плакатами и огромными стендами. Но переориентировать сознание солдата на то, что воевали мы ведь не с немецким народом, а с армией, агрессивной, преступной, потопившей в крови миллионы советских людей, было ох как не просто.

Распространенная наглядная агитация в городах СССР в 1942–1943 гг.

Конечно, борьбу мы ведем на уничтожение фашизма и войск его, олицетворяющих кровавый гитлеровский «новый порядок». Помнили мы тогда сталинское: «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский остается». Но не знали тогда мы еще, как будут складываться наши отношения с этим германским народом. Наверное, не единичные такие случаи, какой видели мы здесь, и вынудили Ставку Верховного Главнокомандования вскоре издать строжайший приказ о жестоком наказании, вплоть до расстрела, тех, кто будет вымещать свою, пусть и понятную, ненависть к фашизму на мирном населении. Насколько действенным был этот приказ, говорит то, что уже к началу Берлинской операции к нам в штрафбат поступило несколько человек, осужденных за неправильные действия по отношению к мирному населению.

Долго мы ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Многие населенные пункты были пустынны: либо население убегало с отступающими войсками под влиянием лживой геббельсовой пропаганды, либо его угоняли насильно. Это уже за Одером убегать им было практически некуда, и почти из каждого окна свешивались белые флаги (простыни) в знак капитуляции. Догнали свой штаб мы уже под Штаргардом.

Чтобы обстановка, сложившаяся там, стала понятнее, сошлюсь на книгу генерала С. М. Штеменко «Генеральный штаб в годы войны». В ней говорится, что здесь, чтобы отвлечь силы 1-го Белорусского фронта, вышедшего уже за Одер и захватившего кое-где плацдармы, немцы предприняли контрнаступление. Им удалось в короткий срок изменить в свою пользу соотношение сил, и 17 февраля из района Штаргарда немцы нанесли сильный контрудар, потеснивший и 61-ю армию. Для усиления 23-й дивизии на отражение атак немцев в Штаргарде снова была введена в бой наша рота штрафников, которая начинала с ней бои на подступах к Варшаве. 1 марта рота Бельдюгова была передана 311-й дивизии и уже к 5 марта в жестоких боях, теперь уже вместе с ней, добила остатки гарнизона Штаргарда.

Я успел лишь к завершению этих боев, но, как свидетельствовали их участники, это было многодневное ожесточенное сражение, похожее на бои по окружению немцев под Брестом. Такие же жаркие, отчаянные схватки, не оставившие фрицам ни одного шанса. И потери наши там тоже были немалые. Там я узнал, что наш замкомбат Михаил Филатов, переведенный в период наревских событий на повышение в одну из дивизий 61-й армии, погиб здесь, в Штаргарде, который, как и многие германские города, где фашисты оказывали упорное сопротивление, почти весь был разрушен и сожжен.

Разыскал я комбата, доложил о прибытии тылов батальона в полном составе, без потерь. И, конечно, воспользовавшись его хорошим настроением, доложил о переводе из госпиталя своей жены к нам в батальон. А она строго по-уставному отрапортовала, что прибыла для прохождения дальнейшей службы, и подала ему предписание. Я, несколько торопясь, чтобы не увидеть, какова будет реакция на такой «сюрприз», попросил его разрешения направить «сержанта Макарьевскую» в батальонный медпункт в распоряжение капитана медслужбы Бузуна. Батурин как-то неопределенно пожал плечами и велел передать нашему доктору, чтобы сам все решил. Ну и слава богу! Все сложилось как нельзя удачно.