Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Картина, которую увидел он в салоне, была ничуть не лучше той, что в пилотской кабине, — сорванные кресла, заляпанные кровью ребристые стенки, мертвые тела, разбросанные вещи, вывалившиеся из раскрывшихся чемоданов отпускников. Все тела в мундирах, кто из них офицер спецсвязи?

Преодолевая брезгливость, Волков начал торопливо осматривать одно тело за другим, уже не обращая внимания на то, что пальцы измазаны чужой кровью. Скорее, скорее!

Так, это летчик — молодой, в чине лейтенанта, правда, на лопнувшем вдоль спины мундире сохранился только один погон, а тело, подобно тряпичной кукле, неестественно сложено пополам.

Вот еще один летчик, еще, еще. Где же курьер, черт бы его побрал, неужели он в самый последний момент не вылетел?

Методично, но быстро осматривая салон, Антон продвигался к хвосту самолета. В разбитые иллюминаторы влетал свежий ветерок, принося некоторое облегчение, — от напряжения и дурных запахов пот начал заливать глаза, мешая работать. Доносились приглушенные голоса партизан, прочесывавших лес рядом с местом падения транспортника, было слышно, как сердито и неразборчиво бурчит что-то Колесов, обследовавший самолет снаружи.

Почти в самом хвосте под грудой чемоданов виднелись чьи-то сапоги. Не долго думая, Волков ухватился за них, вытягивая тело. С грохотом посыпались чемоданы, освобождая лежавшего под ними средних лет эсэсовца в армейском мундире. Под его затылком успела натечь темная лужица крови — видно, раздробил голову, когда самолет врезался в землю.

Антон отшвырнул ногой еще один чемодан. Есть! На откинутой в сторону вывернутой левой руке эсэс-мана надет стальной браслет, а второй защелкнут на портфеле с блестящим замочком.

Быстро присев, Волков ломиком сковырнул замочек портфеля и заглянул внутрь. Да, вот он, доклад Бергера и Бютцова.

Некогда разглядывать, некогда читать — потом, все это потом. Метнувшись к ближайшему иллюминатору, Антон крикнул:

— Давайте! Скорей!

Шустро подскочивший Семенов при помощи Колесова подал ему через разбитый иллюминатор сверток. Сунув доклад себе на грудь, Волков вложил в портфель вынутые из свертка листы бумаги. Пошарив по карманам мундира эсэсовца, нашел его документы и тоже забрал. Все, пожалуй, можно выбираться обратно.

Нет, надо бы еще попробовать открыть наружный люк салона. Помогая себе ломиком, он налег на дюралевую дверцу, чувствуя, как от напряжения темнеет в глазах. Кажется, подалась? Нет, это скользят ноги. Ну, еще разок!

Когда люк распахнулся, ему показалось, что свежий лесной воздух, пусть даже и успевший впитать запахи потерпевшей крушение машины, чуть не валит наземь. Жадно хватая его ртом, он спрыгнул вниз.

— Канистры, скорее канистры!

Подбежавшие партизаны притащили канистры и нырнули с ними в чрево транспортника.

— Как? — не вдаваясь в долгие разговоры, спросил Колесов.

— Порядок, — вытирая мокрое лицо платком, ответил Антон. — Они уже горели после взрыва, но пламя сбило встречным потоком воздуха. Твои за небом глядят?

— Обязательно, — сворачивая жгут из сухой травы, кивнул начальник партизанской разведки. — Хорошо, что быстро уложился. «Рама» с минуты на минуту появится. Ничего не трогать, головы оторву! — прикрикнул он на возившихся в салоне разведчиков, один из которых вытаскивал из кобуры убитого немца оружие. — Живей, ребята, живей!

— Остатний раз фрицы выпьють, — мрачно пошутил партизан, выливавший из канистры самогон. — Готово!

— Убрать все следы, отойти назад! — приказал Колесов.

Чиркнув самодельной зажигалкой, он поджег жгут травы, и, широко размахнувшись, отчего на конце жгута сразу вспыхнуло яркое пламя, забросил свой факел внутрь салона упавшего транспортника. Пригнувшись, бросился от него подальше.

В первые секунды внутри самолета было тихо, потом там хлопнуло, как будто лопнула толстая струна, сделанная из бычьей жилы, и машина чуть не подпрыгнула. Из всех щелей повалил дым, а из иллюминаторов и разбитого фонаря пилотской кабины вырвались языки веселого, жадного пламени, казавшегося почти бесцветным в ярком солнечном свете. Вскоре пламя поднялось над упавшей машиной гудящим костром, рвущимся в зенит.

— В городе сейчас полный тарарам, — вытирая тыльной стороной ладони потеки сажи на щеке, усмехнулся Колесов, шагая к лошадям. — Хорошо, людей успели заранее вывести. Счастливые вы, мужики, домой отправитесь, а я тут останусь, работы будет до черта.

Волков не ответил. Поддерживаемый Семеновым, он буквально плелся к овражку, где ожидал коновод, даже не поглядев, как партизаны уничтожают последние следы своего пребывания рядом с погибшей машиной.

Когда выехали к знакомой лесной тропинке, ведущей к базе, Павел Романович придержал лошадь и внимательно прислушался.

— Что? — обернулся к нему Антон.

— Прилетел, — улыбнулся Семенов, показав на видневшееся в промежутках между кронами деревьев небо.

Там уродливым светлым двойным крестом, распластавшись в синеве, ходила кругами немецкая «рама» — самолет-разведчик, высматривая место падения транспортника.

— Успели, — хмыкнул Колесов, ударяя каблуками в потные бока кобылы.

Волков бережно поправил спрятанные на груди бумаги и слегка поежился — нервное напряжение спадало и жутко хотелось спать.

Пахло гарью, между черных ветвей обгорелых кустов путались космы сизоватого дыма, похожие на клочья рваного тумана, невесть как сохранившегося до середины солнечного дня. Полосы света, перечеркнутые тенями деревьев, лежали на полянке у края болота, освещая остов сгоревшего самолета, похожий на скелет.

Повизгивали собаки, вертевшиеся около деревьев на опушке, понукаемые проводниками, они снова и снова кружили, пытаясь взять след; мелькали среди зелени черные мундиры эсэсовцев из поднятого по тревоге взвода комендатуры.

Кутаясь в кожаный плащ, Бергер устроился на складном стульчике с брезентовым сиденьем. Его знобило: то ли от нервов, то ли от проклятой простуды.

У обгорелого остова самолета суетились солдаты, гася последние очаги пламени. Оно нехотя сворачивалось и, шипя, гасло, оставляя на истоптанной земле черные потеки. Кого-то мучительно тошнило от мерзкого запаха сгоревших трупов, тяжелым облаком висевшего над погибшей машиной.

Обер-фюрер, не мигая, смотрел, как солдаты таскают ведрами воду из болотины и плескают ее на огонь — нечто фатальное чудилось ему во всей этой картине, казавшейся еще более нереальной при ярком солнце, уже начавшем клониться к закату. Кто бы мог подумать о таком утром, когда он провожал офицера спецсвязи на аэродроме? И какая-то неприятная тупость в голове, словно набитой опилками, — надо искать решение, выход из создавшейся ситуации, но, как назло, мысли приходят какие-то неясные, ни одну не удается развить, довести до конца.