Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— Какие соображения? — откидываясь на спинку стула, спросил генерал у сидевших напротив него Козлова и Волкова.

Лысоватый Козлов кашлянул в кулак и открыл свою неизменную синюю папку.

— По мнению специалистов, немцам пока не удалось подойти вплотную к технологии выплавки уральской броневой стали. Предположительно, на одном из заводов работает их человек или группа людей, передающих сведения сюда.

— Мне кажется, ядро группы нужно искать не на Урале, — прервал его Волков. — Оно здесь. На заводах есть осведомители вражеской разведки, возможно засланные туда еще до начала войны, а с ними держат связь курьеры. Надо докапываться до них, тогда выйдем на всю сеть. Мы разработали меры по усилению проверки машин, в том числе транзитных, активизировали работу на железнодорожном транспорте, проводим проверку лиц, выезжающих в частные командировки на Урал, даем туда ориентировки.

— Все это хорошо, — пригладил толстой ладонью свои коротко остриженные волосы Ермаков. — Может быть, вам разделиться? Волков срочно выедет на Урал и организует работу там, а ты, Николай Демьянович, будешь здесь искать рацию?

— Я придерживаюсь мнения, что под Москвой осел только радист, — нахмурился Козлов. — Легче здесь затеряться одному, чем группе.

— Группа может быть и невелика, — тут же откликнулся Антон, — но хорошо подготовлена. Предположим пятерка: двое на заводах — сталелитейном и танковом, один здесь с рацией и два курьера. Обратите внимание: они не так часто выходят на связь со своими хозяевами.

— Судишь по рации: где она, там и головка группы? — усмехнулся подполковник. — А если они предприняли меры к тому, чтобы обезопасить себя, и когда мы выявим и локализуем радиста, немедленно включат в работу другую станцию, но уже не в пригороде Москвы, а в ином месте? Кроме того, агентурная станция может обслуживать не только эту линию.

Слушая, Ермаков невольно мрачнел: Козлов словно подслушал его мысли о возможной связи неизвестной рации с изменником. Хотя почему подслушал, они же говорили об этом, когда пришли подтверждения на запросы. Значит, Николай Демьянович таким образом обращается сейчас к нему, призывая не упустить из виду данную версию и предполагая, что предатель может пользоваться этим же каналом связи с немцами, пусть даже опосредованно. Страхуется подполковник, боится, что вылезет на божий свет и получит нежелательную огласку информация об измене, — информация, пока не подтвержденная делом, но страшная своей разрушительной силой, готовая породить новый всплеск мании подозрительности и возврат к не столь давним временам массовых репрессий против начальствующего состава РККА? Пожалуй, так.

— Козлов работает здесь, Волков вылетает на Урал. Я сейчас позвоню товарищам, тебя встретят, устроят. Времени на раскачку нет. Розыск и ликвидацию группы надо закончить в самые сжатые сроки, — подвел итог Алексей Емельянович.

Отпустив офицеров, он позвонил на Урал, потом пошел в комнату отдыха и, сняв сапоги, ничком лег на солдатскую кровать. Болела голова, во рту пересохло от постоянного нервного напряжения. Через несколько часов опять докладывать наркому о ходе работы специальной группы. Каждый раз идешь к нему в кабинет, как на голгофу.

Зло скрипнув зубами, Ермаков перевернулся на спину. От знакомых полярных летчиков он не раз слышал рассказы об острове Рудольфа, лежащем всего в девятистах километрах от Северного полюса и прозванном островом Отчаяния. Там находится самая северная могила на земле, последний приют Сигурда Майера — участника американской заполярной экспедиции Циглера. Но если бы Алексею Емельяновичу удалось добраться туда и спрятаться среди торосов, то и там он не избавился бы от своих страшных дум, — и вечная мерзлота не укроет от тяготившего поручения наркома, даже если лечь рядом с Майером в лед.

Ермаков боялся слишком многого, чтобы быть полностью уверенным в успешном выполнении ответственного задания: боялся за себя, за своих родных, за сотрудников, боялся наркома и Ставки, в особенности Верховного…

Вчера нарком как бы между прочим бросил:

— Необходимо досконально проверить тех военачальников, семьи или родные которых остались на оккупированной врагом территории.

Ермакову сразу вспомнилось, как несколько лет назад, раскрывая троцкистско-фашистский заговор, постоянно твердили о том, что у многих из «заговорщиков» есть семьи за границей: у Якира в Бессарабии, у Путны и Уборевича в Литве, Фельдман связан с Южной Америкой, а Эйдеман с Прибалтикой. Однако у героя гражданской, прославленного народом в песнях бывшего командира кавкорпуса Червонных казаков, отважного кавалериста Примакова, соперничавшего в громкой славе с Буденным и Ворошиловым, что так не нравилось маршалам, происхождение было самое что ни на есть пролетарское, рабоче-крестьянское. И никаких родственников за границей. Но это не спасло ни его, ни многих других. Бывший нарком Николай Ежов умер с именем вождя на устах, как и командарм первого ранга Иона Якир, носивший на гимнастерке орден Красного Знамени номер два. Кто теперь осмелится вспоминать песни о Примакове?

Какая судьба ждет ничего не подозревающих генералов, командующих войскам «на фронтах, работающих в штабах, какая судьба ждет их семьи и самого Ермакова в том случае, если не удастся в ближайшее время точно назвать имя изменника? Да что имя?! Вне сомнения, враг должен быть установлен, разоблачен и обезврежен. Страна ведет беспримерную в своей истории, тяжелейшую войну, но не потянет ли за собой имя виновного другие имена — людей, совершенно не причастных к совершенному им тяжкому преступлению, не попадут ли и они под безжалостные жернова новой вспышки шпиономании?

Достав папиросы, Алексей Емельянович закурил и уставился в потолок невидящими глазами. Вспомнился Фриновский — бывший заместитель Ежова, на совести которого сотни жизней чекистов, «вычищенных» из рядов органов государственной безопасности. Когда арестовали соратника Дзержинского Артузова, Фриновский настаивал, чтобы по его делу работал и Ермаков, до сорокового года служивший в разведке. Алексей Емельянович отказался, не побоявшись последствий. Что тогда спасло его, трудно сказать, но он не стал палачом товарищей по партии и ВЧК. И вот теперь…

Теперь, может быть, как раз и наступает тот самый момент, когда наркому нужен человек, не запятнавший себя во времена ежовщины, известный своей принципиальностью и приверженностью к строгому соблюдению законности, — вот, смотрите, это он выявил врагов, натянувших личину честных людей, он разоблачил гнусный вражеский заговор? А есть ли он, этот заговор? Изменник может быть, но заговор?!