Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Убедившись воочию, что костлявая повела косой мимо напарника, Ромин, выйдя из больницы, сначала впал в неистовый гнев на несправедливую судьбу, но потом успокоился и стал думать, как быть. Прилипал к окну в редкие свободные минуты, выскакивал из вагона на полустанках — снег сходил, в сугроб тело не спрячешь, а надо убрать Скопина тихо и надежно: в силе оставалась часть прежнего плана, с сообщением об отставшем от поезда напарнике.

Наконец нашлось то, что нужно, — поезд в темное время суток проходил с небольшой остановкой для забора воды через маленький полустанок. Рядом с путями раскинулось болотистое озерцо. Запасшись тяжелым камнем и веревкой, Ромин промерил глубину — достаточно, чтобы спрятать то, что раньше было Скопиным, а дно илистое, тело уйдет в него, как кулак в пуховую подушку.

Пришлось засекать по часам время, требуемое для действия, — надо выманить напарника в тамбур заранее, приготовить груз и веревки, дотащить его до озерца и успеть вернуться, не то сам отстанешь от поезда. А вдруг это как раз то, о чем он не думал раньше, но самое правильное: не заявлять, не ¡поднимать шума, а исчезнуть на следующей большой станции?

Наконец все вымерено и выверено, оставалось дождаться появления кандидата в утопленники. Вскоре Скопин выписался и отправился с Роминым в поездку. Обрадовался припасенной бутылке, быстро захмелел, и бывший поручик смекнул, что в ночь окончательного расчета стоит Скопина хорошенько подпоить, сыпанув в водку снотворного. Тогда резать или стрелять не надо — тащи пьяного к озеру и немного подержи его голову в воде, пока не перестанет дергаться. Спихни тело подальше от берега и спокойно можешь кричать во весь голос о пропаже второго проводника, а о пристрастии Скопина к выпивке знают очень многие. Отчего бы пьяной скотине не утонуть?

Радушно угощая напарника, Ромин жаловался на вынужденный перерыв в работе, говорил о накопившихся материалах, сетовал, что перетрясся от страха, пряча на период болезни товарища рацию.

Скопин, набив рот, только выразительно мычал в ответ, а бывший поручик думал, что утопить его надо по дороге в Москву, когда будут возвращаться с Урала, очень удобно — немцы получат радиограмму с данными и объяснением долгого молчания, успокоятся, рассеются последние подозрения у Скопина, на конечной станции Ромин выйдет в город, якобы на встречу со связником, а на обратном пути и…

— Скорее бы все кончалось, — вновь отпускавший усы Скопин, отвалившись от столика, начал ковырять в зубах спичкой. — Силов нет, высосал лазарет проклятый.

— Погоди немного, — прибирая остатки закуски, вполне серьезно пообещал ему Ромин, — недолго осталось терпеть…

В воздухе нещадно болтало — самолет вздрагивал и неожиданно падал вниз, подпрыгивая, как старый разбитый автобус на ухабистой сельской дороге, и тогда казалось, что все внутренности разом подкатывают к горлу. Наконец, болтанка, мало похожая на обычную, прекратилась. Из кабины вышел один из летчиков, весело улыбаясь, заглянул в лица пассажиров: как, мол, вы тут, живы еще?

— Оторвались, — перекрикивая гул моторов, сообщил он.

— От кого? — поправляя ранец парашюта, спросил Семенов.

— Ночные истребители, — нагнувшись, объяснил пилот. — Днем они спят, а как стемнеет, вылетают на охоту за нашими. Нахальные, просто спасу нет. Штурмовики уже два раза их аэродром накрывали, да видно мало.

Похлопав пассажиров по плечам тяжелой ладонью, летчик снова улыбнулся и ушел.

Надежного аэродрома у партизан не было, прыгать надо на свет костров, выложенных условной фигурой, которая менялась каждый день, о чем договаривались шифровками по рации. Сегодня должны встречать «звездой» — пять костров и один в середине.

Павел Романович повеселел, достал из кармана комбинезона спрятанную перед вылетом плитку шоколада, знаками показал, что угощает, но увидев отрицательный жест Волкова, убрал и постучал пальцем по стеклу циферблата часов — скоро подлетим. Антон согласно кивнул.

Костры появились неожиданно. Темнота с алыми точками костров далеко внизу притягивала и одновременно отталкивала, призывая остаться на борту, не делать сумасбродного шага вниз, отрубающего все пути к отступлению. Волков неоднократно слышал, что немцы, расшифровав радиограммы или воспользовавшись полученными от предателей сведениями, выкладывали свои костры, заманивая на них десантников или заставляя наших летчиков сбросить грузы. Часто костры разжигали просто так, наобум, вытягивая их в одну линию или располагая «конвертом», надеясь на случайную удачу, — вдруг совпадет и русские клюнут. Где обусловленные в радиограмме сигналы ракетами?

И тут внизу вспыхнули блеклые звездочки трех белых ракет — есть, все правильно. Почувствовав на плече ладонь пилота — это прощание, пожелание успеха и приказ прыгать, поскольку говорить мешает гул моторов, да и зачем сейчас какие-то слова, — Антон шагнул вперед и вывалился в темную, ледяную пустоту.

Забило дыхание встречным ветром, раздуло щеки, выжимая из глаз обильные слезы и стягивая кожу от холода. Потом хлопнул, наполняясь воздухом, купол парашюта и падение замедлилось — стало видно костры, темную полосу густого леса, маленькие фигурки людей, суетливо мелькавшие в розовом отсвете пламени разложенных в ямах костров, даже почудился запах смолистой гари еловых ветвей. Выше белел купол парашюта Семенова, получившего перед вылетом на задание псевдоним «Григорьев». Сам Антон остался, как и прежде, «Хопровым».

Приземлившись, он поразился тишине и словно обрушившимся на него запахом весеннего леса — они как будто облаком окружили его в сырой прохладе ночи. Далеко-далеко гудел шмелем улетавший самолет, справа стеной стоял лес, слева поляна, за ней тоже лес, а впереди костры, от которых бежали люди. Быстро отцепив лямки парашюта, Волков поискал глазами в небе Семенова-Григорьева. Вон он, приземляется немного в стороне.

Выставив автомат в сторону бежавших, Антон спросил пароль. Услышав его, опустил оружие и начал собирать парашют. Подоспевшие партизаны помогли увязать стропами белый купол и поспешили навстречу Семенову. Где-то за лесом слышны были выстрелы — дробно и гулко бил немецкий пулемет, бухали винтовки.

— Уходим, — потянул Волкова за рукав заросший щетиной партизан, — покою не дают, сволочи. Осмелели чегой-то, даже ночами лезут.

Несколько человек тушили костры «по-пионерски», мочась в ямки и забрасывая огонь землей при помощи саперных лопаток. Пламя сопротивлялось, не желая умирать, но вскоре потухло, и стало еще темнее. Маленькая группа пестро одетых людей, вооруженных немецкими автоматами и карабинами, нашими винтовками и ППШ, направилась в чащу.