Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Скобы показались жутко холодными и словно смазанными жиром — цеплявшиеся за них пальцы скользили по грязи и саже, налипшей на металл, но уже удалось ухватиться, подтянуть тело и буквально вползти на крышу, ходившую под ним как палуба карабкавшегося с волны на волну утлого суденышка, идущего по бушующему морю.

Куда бежать? Обратно, к хвосту поезда, или вперед, к паровозу? Вперед! Вдруг все же удастся отцепить вагоны и уехать от погони, а потом пусть рыщут.

Пригнувшись, как будто, собираясь упрямо боднуть летевший навстречу плотный поток воздуха, Ромин побежал по крыше, не думая о шуме собственных шагов, — до этого ли теперь, надо скорее, скорее! Бросив взгляд через плечо, заметил темные фигуры позади себя. Выбрались за ним? Да, и здесь не отстают, того и гляди, догонят, навалятся, а состав, как назло, начинает замедлять ход — видимо, они успели по вагонам добежать до паровозной бригады и приказали тормозить.

Неожиданно нога у Ромина подвернулась я он споткнулся о трубу вентиляции. Не удержав равновесия, развернулся вокруг собственной оси и упал, чувствуя, как его сносит к краю покатой крыши вагона, медленно, но неудержимо влечет к темной и страшной пропасти с грохотом колес внизу.

Завыв от отчаяния, он попробовал вцепиться ногтями в жесть крыши, но только слегка царапнул ее, — тело стало неуправляемым и ухватиться не за что!

— А-а-а!.. — дико завопил Ромин, срываясь в темноту.

Страшно ударило в спину, сразу гася сознание, потом пошло молотить, как в жерновах, и, словно насытившись, выплюнуло изуродованное тело на откос, освещенный равнодушной, яркой луной.

Проскрежетав по рельсам, остановился поезд, к телу бежали люди с фонарями в руках, но Ромин уже больше ничего не видел.

Последнее, что успело мелькнуть у него в мозгу, когда он сорвался с края крыши, было короткое словечко — Каин…

Все чаще болело сердце и короткие по времени бессонные ночи казались Ермакову долгими и длинными, как пустые коридоры управления, — гулкие, слабо освещенные горящими вполнакала лампами в матовых абажурах, похожих на срезанные снизу капли молочно-белого, непрозрачного стекла.

Поизносила тебя жизнь, Алексей, укатала, как ту сказочную Сивку на своих крутых горках. Хотя разве возраст для мужчины пятьдесят с небольшим? Нет, видимо, прав любимый поэт жены Надсон — «как мало прожито, как много пережито»! Другим, наверное, хватило бы этого на несколько жизней, полных и ярких, до отказа насыщенных работой и событиями, требующих отдачи всего тебя и самосожжения в труде и боях. Разве болело бы сейчас сердце, если бы оно не привыкло переносить боль других, как свою собственную?

Стараясь отвлечься, забыть про боль, генерал встал, накинул на плечи китель, нетвердой походкой вышел в кабинет. Ощупью нашел выключатель лампы, зажег ее и опустился в рабочее кресло.

Отодвинув подальше, чтобы не было соблазна, пачку папирос, подтянул к себе папку с бумагами. Поработать? Дело всегда успокаивало, заставляло забыть про болячки и невзгоды. Да, пожалуй, он поработает час-другой, а потом снова приляжет — до утра есть время, успеет выспаться — стариковский сон короток.

Невесело усмехнувшись своим мыслям, Алексей Емельянович открыл папку и перелистал документы.

Волков через начальника партизанской разведки Колесова своим личным шифром запрашивает о бывшем переводчике Сушкове. Майора интересуют на первый взгляд странные вещи — просит срочно ответить: где находился Сушков в семнадцатом году, разыскать бывшую жену Дмитрия Степановича, опросить ее о приметах внешности погибшего, его привычках, болезнях, характере и немедленно сообщить о результатах опроса и перенесенных ранее Сушковым заболеваниях. Эти сведения придется поискать в архивах, в том числе и лагерных.

Что там задумал Антон Иванович, какие мысли забродили в его беспокойной голове, куда уводит его поиск ответа на поставленные Верховным вопросы? М-да, время неумолимо идет, проходят сутки за сутками из отведенного срока, а пока нет возможности выстроить непробиваемую стену доказательств невиновности командующего фронтом, о которую разобьются любые обвинения.

Ладно, отпишем запрос на исполнение Козлову — пусть помогает приятелю, тем более, с проклятой, не дававшей столько времени покоя агентурной станцией немцев наконец-то покончено. Правда, не совсем удачно получилось со вторым немецким агентом, пытавшимся уйти и сорвавшимся с крыши вагона прямо под колеса поезда. Придется выслушать неудовольствие руководства по этому поводу, но прошедшего теперь все равно не вернуть. Зато второго взяли живым и здоровым, нашли рацию, удалили гнойник на Урале и, самое главное, — установили, что не тянется от этой рации нитка к подозреваемому в измене командующему и нет связи у задержанных вражеских агентов с другими возможными изменниками в столице, — по счастью, эта версия оказалась бесперспективной и не нашла своего подтверждения. По счастью…

Так, что там еще не дает покоя майору Волкову? Козлов поднатужится, вытянет ему на божий свет все, что только можно разыскать о погибшем Сушкове, а вот как быть с данными на словака из аэродромной команды? Тут дело сложнее.

«Сколько же людей втянуто в эту операцию? — легонько массируя ладонью грудь, чтобы скорее отпустила вновь возникшая боль, подумал генерал. — И сколько имен нам надо оградить от позора? Разве только одного командующего мы пытаемся защитить? А погибший Сушков, потерявший разум Слобода, другие подпольщики? Они уже не смогут сами оправдаться. Защитить их — и погибших, и живущих — наше святое дело.

Придется, наверное, просить помощи других отделов для получения интересующих Волкова сведений — не из пустого же любопытства он запрашивает о словаке?! И это тоже надо делать срочно, не откладывая в долгий ящик, — время идет, а парни работают в наводненном немецкими спецслужбами городе-городке, в котором, наверное, и скрыться-то толком негде и каждый человек на виду. Как же хитроумно закрутил все Бергер со своим ученичком фон Бютцовым. Мастера, ничего не скажешь.

Последнее — просьба направить в поиск войсковых разведчиков по тылам немцев для проверки маршрута выхода лейтенанта Слободы к линии фронта.

Ходили уже, дорогой майор Волков, на брюхе ползали по нейтралке, отсиживались в болотах, выходили к населенным пунктам, дневали в лесных массивах и снова шли по маршруту, но ничего утешительного не принесли, — нет больше тех деревенек и хуторов, на которых гостевал Семен Слобода. Одни сожжены, другие вымерли, вернее, уничтожены жители, из третьих угнали все население в немецкий тыл. Нечего тебе ответить, майор, нечем порадовать. Жаль, что и у партизанских разведчиков тот же результат в поиске, но зато начинает четко просматриваться линия замысла Бергера — выжженная земля, никаких свидетелей, мрак и туман.