Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Этнеру показалось, что на его шее затягивается тонкая и очень прочная петля, мешая дышать и застилая глаза багровой, предсмертной пеленой. Боже, где же выход?

— Есть возможность покончить с ними разом. — Пальцы рейхсфюрера сжались в кулак так, что даже побелели костяшки, и от этого Этнеру стало еще хуже, словно кулак сжался на его горле, не давая протолкнуть внутрь ни глотка воздуха.

— Я хочу заранее создать несколько групп, — глядя в переносицу группенфюрера, продолжил Гиммлер, — чтобы предусмотреть различные варианты в местах возможной встречи.

«Полетит ли Сталин в Лондон? — лихорадочно гадал Этнер. — Скорее всего — нет, не полетит. Слишком опасен путь и близки базы нашей авиации: Лондон часто бомбят… Африка? Тоже маловероятно: он не захочет отрываться надолго от своих войск. Тогда Штаты? Нет, не должен согласиться. Но где, где? За что сейчас ухватиться и не проиграть, точно предугадав, что они там никогда не встретятся? Аляска, Север?»

— Обер-фюрер Бергер и я долгое время занимались Британией, — звенящим от напряжения голосом, осторожно начал группенфюрер, наконец решившись сделать свою ставку. — Мы можем быть полезными для разработки и осуществления английского варианта.

— Полагаете, они встретятся в Лондоне? — сверкнув стекляшками пенсне, метнул на него быстрый взгляд рейхсфюрер.

Он снова забарабанил пальцами по крышке стола, выбивая ритм «Хорста Весселя» и задумчиво причмокивая губами. Этнер, затаив дыхание, ждал.

— Что же, — наконец перестал стучать Гиммлер. — Это можно, хотя и с большой натяжкой, принять как один из вариантов. Но одновременно с ним стоит подумать об Африке. Согласны? Тогда возьмете вместе с Бергером эту часть работы. Позже доложите мне, какие люди вам нужны, и незамедлительно их получите.

— Я сегодня же вызову обер-фюрера в Берлин, — заверил Этнер.

— Не надо излишней торопливости, — чуть поморщился рейхсфюрер. — Пусть сначала пришлет доклад, поглядим, как там развиваются события. Возможно, Сталину после лета вообще станет не до встреч. По крайней мере, мне хочется так думать и надеяться. Прикиньте пока сами, а на следующей неделе, в среду, я жду вас с предварительным докладом по Англии и Африке. Хайль!

Петля ослабла, легкие жадно хватали живительный кислород, и Этнер, удостоенный чести пожать руку рейхсфюрера, как на крыльях вылетел в приемную и торопливо направился к себе. И только упав в кресло за собственным рабочим столом, он почувствовал, как смертельно устал от этого разговора, как он вымотал его, забрав последние силы. Но победа, победа!

Черта с два Сталин согласится на Лондон или Африку! А Этнер теперь вцепится в них зубами и никому не отдаст, придумав тысячи причин, которые ворохом высыплет перед рейхсфюрером. Бог мой, какое счастье, что он сумел добиться своего, — пусть с потерями, но все же вылез из петли. Бергер так и не узнает, кому он обязан сохранностью собственной задницы.

Ну ничего, свое он отработает, никуда не денется. Подняв трубку телефона, группенфюрер приказал секретарю:

— Разыщите обер-фюрера Бергера и соедините его со мной в любое время. Я жду…

Послушаем, что скажет старый лис, окопавшийся в далеком Немеже.

Этнер выдвинул ящик стола, и, не глядя, нашарил в нем пачку американских сигарет. Вытянув одну, он взял ее в рот, но не прикурил, а с наслаждением вдыхал запах ароматного табака, — может он себе позволить хоть какие-то маленькие радости и несколько минут отдыха, столь редкого за последнее время?

Обстановка продолжает осложняться, несмотря на все бодряческие заверения рейхсминистра пропаганды. После Сталинграда фюрер отдал приказ призывать в вермахт эльзасцев и лотарингцев, от чего ранее воздерживались, не считая их полноценными немцами, а так, странной и противоестественной помесью с французами. Но теперь об этом забыто — в воинские части направляют даже заключенных из тюрем, поскольку стало не до хорошего.

Нет, армия, конечно, еще весьма боеспособна и долго провоюет, если ей будет чем воевать, а промышленность уже серьезно напрягается, пусть незаметно для постороннего глаза, но тянет из последних сил, а русские выпускают на Урале все больше и больше танков, самолетов, орудий. Когда-нибудь они достигнут полного перевеса и уже немецкие пехотинцы побегут от их бронированных машин, спасая свою жизнь. Не дай бог увидеть и пережить такое.

Удар по выступу на центральной линии фронта Советов между Курском и Орлом решенное дело. Если и там постигнет неудача, то русские неудержимой лавиной покатятся к Днепру, вырвавшись на оперативный простор, — их генералы набрались опыта ведения современной войны, армия отмобилизована, хорошо оснащена, и сдержать напор будет крайне трудно.

Прикурив, группенфюрер с удовольствием затянулся табачным дымом и, достав из кошелька пфенниг, ловко подбросил его вверх. Прихлопнув монетку ладонью на крышке стола, загадал — если орел, то все будет нормально, а если…

Подняв ладонь, с раздражением увидел длинную и тощую единицу — пфенниг лежал орлом вниз.

Да ну его к черту, гадать! Он сердитым щелчком скинул монетку на пол и снял трубку зазуммерившего телефона — пора работать, хватит, отдохнул…

Ромин нервичал. Время шло, а совершить задуманное никак не удавалось — постоянно что-то мешало, ломало выношенные планы, заставляло пережидать, таиться. Иногда его охватывал суеверный ужас: неужели Скопин заговоренный и провидение отводит от него все напасти? Ну, посудить, при болезни, от которой другие прямым ходом отправляются на кладбище, этот усатый идиот поправился как ни в чем ни бывало; на фронте он уцелел, с немцами нашел, общий язык, что не каждому удается, не попал в руки чекистов, оказавшись снова по другую сторону, и сейчас живет, хотя ему пора бы уже полной мерой ответить за все его грехи.

И еще долго не отпускал страх — как на Урале? Вдруг чего не так сделал и потянется к нему нитка. Но, видно, спас господь, не потянулась, иначе давно бы уже добрались. Когда поезд пришел на конечную станцию, Ромин боялся выходить из вагона и только усилием воли заставил себя вроде бы как всегда отправиться на встречу со связником.

Проболтавшись по городу некоторое время — не дурак же он на самом деле появляться на рынке или в других местах, где раньше встречался с человеком в валенках с самодельными галошами, склеенными из старых автомобильных покрышек, — Ромин забрался в туалет, накинул крючок на дверь кабинки и нацарапал огрызком карандаша какую-то абракадабру на клочке бумаги, решив выдать ее за очередное послание, переданное связным. Скопин и так уже проявлял беспокойство, а растягивать прежнее, последнее, послание связника на несколько сеансов связи не было возможности. Удалось передать его в два приема — и то хлеб, но теперь все, хватит, отстучит эту ересь, а потом прикончит напарника, окончательно развязав себе руки.