Станислав Китайский - Поле сражения

– Нет, какие мошенники! – восхищался он. – За десятку готовы придумать болезнь, которой и в мире-то нету, и уверяют, что только они могут вылечить её! Молодцы!..

Но тем не менее он разыскивал и приводил к сыну именитых столичных врачей и профессоров до тех пор, пока тот не воспротивился. С наступлением тёплых дней Александр Дмитриевич почувствовал себя почти здоровым, и его высокую, неторопливую фигуру в широком, будто с чужого плеча, пальто, в шапке-боярке, можно было встретить на улицах возле афишных тумб, на скамейках Александровского сквера, на людных перекрестках. Прохожие отворачивались от его пытливого, спокойного взгляда, бормоча себе под нос что-то насчёт морфинистов, а один раз он услыхал, как его назвали филером, но кто это сказал, Машарин не успел заметить, – может быть, как раз тот, кто ему был нужен.

Явочная квартира на Саламатовской улице, адрес которой дал ему Черевиченко, была пуста. Хозяйка недовольно пробурчала о всяких, что шляются здесь, когда квартиранта, считай, полгода как расстреляли. Сами расстреляли и сами же ходют и ходют.

О тех, кто «ходют», Александр Дмитриевич не знал ничего. Что в городе работает подпольный комитет большевиков, догадаться было нетрудно – на афишных тумбах часто появлялись обращения к населению, напечатанные под копирку на машинке или даже тиснутые типографским способом, но установить с комитетом связь никакой надежды не было.

Он возвращался с прогулок усталый, но посвежевший лицом, проходил к себе и ложился с книгой на диван. В городе ему было одиноко. Катя во все тяжкие пустилась догонять упущенное: в доме наводнение портных и посыльных из магазинов, курсисток и подчеркнуто вежливых молодых людей в гимназических мундирах.

Машарин старался не замечать гостей. Впрочем, Катя тоже не баловала их вниманием. Однако ему приходилось выслушивать сбивчивые рассказы сестры на хорошем французском языке об очаровательности некоего господина Пишо, молодого, но влиятельного дипломата французской миссии.

В конце апреля Александра Дмитриевича вызвали в контрразведку. Принял его низкорослый, щегольски одетый поручик с необыкновенно живым неправильным лицом.

– Рогов, – представился он, – Виктор Викентьевич. Присаживайтесь, господин Машарин. Мне много рассказывал о вас общий друг наш Андрей Григорьевич Черепахин. Ещё более тепло отзывается о вас его жена. По этим рассказам вы мне понравились.

– Я не барышня, господин поручик, чтобы нравиться или не нравиться вам. Надеюсь, меня сюда вызвали по делу. Личные знакомства я завожу по собственной инициативе.

– По делу, конечно, по делу, Александр Дмитриевич, Черепахин говорил мне о вашем желании создать в Приленске отдел контрразведки. Мы со своей стороны находим это крайне необходимым. Понимаю, вам надо лечиться, здоровье – вещь серьёзная, но, дорогой Александр Дмитриевич, кто сейчас здоров? А положение очень серьёзное. Вот, познакомьтесь.

Он протянул Машарину объёмистую докладную записку отдела генерал-квартирмейстеру. Машарин внимательно прочитал её. Первая часть записки посвящалась большевистскому подполью и была составлена в общих выражениях, но довольно толково и не без знания дела. Сведения об организации Рогов давал, ссылаясь на донесения своего агента, внедрённого в подполье под кличкой «Миша». Фамилии подпольщиков тоже были заменены кличками.

– Что ж вы не арестуете всех этих «Кепок», «Инсов», «Глебов»?

– Рано ещё, Александр Дмитриевич. Арестовывать отдельных лиц бесполезно. А система конспирации у них очень сложная.

– Значит, ваш Азеф сошка мелкая.

– Как сказать. По-моему, он человек подходящий. Молодой, но производит впечатление видного политического деятеля. Сам из офицеров, если можно прапорщика считать офицером. Время покажет. Организация только-только оформляется.

Сведения о партизанах были более конкретны:

«Вслед за бунтовщиками Тассеевой начали действовать банды красных севернее станции Тайшет. В этом районе только за трое суток произошло семь крушений поездов с воинскими грузами и войсками. Посланная на усмирение рота в составе 140 штыков перебила офицеров и перешла на сторону бандитов. Образован так называемый Шиткинский партизанский фронт. В Шелеховской волости открылся ещё один фронт – Серафимовский. В районе средней Ангары появился летучий отряд некоего Пепула. В районе Нижнеудинска образон Баерский фронт. 6-я рота Нижнеудинского полка полностью перешла на сторону партизан. Расквартированный здесь 4-й чехословацкий полк отказался выступать против мятежников. Вблизи Иркутска существует большой отряд Каландаришвили, связанный с шахтерами Черемхова и Иркутским большевистским подпольем. Имеется ещё несколько бродячих шаек красных, но эти шайки, самостоятельно зародившиеся, не имеют связи ни между собой, ни с большевиками. Наиболее активной является шайка под командой Гогитидзе, по кличке Батя, энергичного анархиста, укрывшегося при разгроме большевиков.

Эта шайка имеет большой запас боевых припасов, вывезенных с артиллерийского склада. Повсюду против партизан успешно борются наши войска и войска союзников».

– Надеюсь, вам не надо объяснять, насколько все это серьёзно и насколько безуспешны наши успешные действия? Не надо иллюзий, что это явление временное. Этим могут тешиться в ставке Верховного. Мы должны смотреть на вещи трезво. С наступлением тепла шайки красных пойдут расти, как поганые грибы. Сами по себе они не несут реальной угрозы. Хуже, что на их сторону переходят войсковые подразделения. Наша задача – не допустить этого. Поэтому необходимо организовать чёткую работу контрразведки во всех гарнизонах и подразделениях. Полномочия на это мы вам дадим. Разумеется, для этого нужны деньги. Мы выдадим вам керенками и колчаковскими тысячными билетами некоторую сумму. Тысяч двадцать на первый раз. Но это мы уточним в беседе с начальником отдела капитаном Черепановым. Он примет вас через двадцать минут.

Поручик показался Машарину не новичком в контрразведке, наверное, раньше служил в жандармерии, людей он, должно быть, презирал и любил ими командовать.

Машарин постарался сбить его с официального тона на светский. Рогов охотно перешёл на него, при этом понимающе усмехнулся и вдруг заговорил по-приятельски, как бы попав под влияние собеседника, но продолжал следить за Машариным пытливо и насмешливо.

– Неблагородную миссию приходится нам выполнять, что и говорить. Русскому интеллигенту шпионство было всегда отвратительно. Правда, более цивилизованные нации смотрят на это иначе, примеров тому множество. Но нас это не утешает. Единственное, что оправдывает нас, это будущая великая Россия. Не правда ли?