Василий Соколов - Крушение

Ночью мигали звезды, а Бусыгину казалось, что это мигают живые огоньки в строгих глазах Юлдуз. Как ему казалось, она действительно строгая, но именно это — строгость и недоступность — больше всего нравилось в ней Бусыгину.

Вот такой же звездной ночью Степан и Юлдуз остались караулить редут. Все спали в каменной хибаре, а они сидели у ограды, поглядывая сквозь бойницы.

Было тихо и светло. Полная луна выстелила прямо через поле светлую дорожку. Кажется, не было и войны. Лишь изредка над их позициями взлаивали пулеметы да нити трассирующих пуль прошивали небо. И опять успокоенная тишина.

Бусыгин слышит дыхание Юлдуз, она обжигает его плечо теплом своего плеча. Он хочет что–то спросить и не может. «Ах, оставь Степан! В любви возраст не имеет значения», — отвечал самому себе Бусыгин, но в мечтаниях своих уверял, что это она сказала, конечно же она…

«Юлдуз, а ежели всерьез?» — посмелев, вдруг спрашивает Степан. «Чего?» — «Ну эти самые… чувства?» — «Всерьез нельзя, не получится». — «Почему?» — «Ты не любил раньше?» — спрашивает Юлдуз. «Любил и пока люблю». — «Ну, в таком случае тебе можно открыться — из–за ревности и тоски сохнуть не будешь… Любить меня не надо, — напрямую говорит Юлдуз. — Грешно любить замужнюю. Я ведь поклялась быть верной мужу до гробовой доски и ждать… ждать… Ой как тягостно переносить разлуку с близким человеком!»

Когда это было? Память опять проваливается…

Вражьи цепи обогнули Мамаев курган подковой. Бусыгин в этот момент находился у подножия кургана. Тяжелый снаряд завалил его землей. И теперь лежит он, ни живой, ни мертвый. Он не знает, серьезная ли рана, хотя жжет бок, жжет все тело. Уже садится солнце. Похолодало. Скоро будет совсем темно. Он хочет встать, и тотчас валится на землю. Кто–то ударил по голове…

Прямо перед его глазами выросла каска. Громадная, темная и лобастая, с двумя рожками — немецкая каска.

И еще не один день держался редут Силантия.

Что ни предпринимали немцы, пытаясь уничтожить его защитников, — и приступом хотели взять, и в ночной вылазке, и увещаниями из рупора на чистейшем русском языке, что тот, кто перейдет на их, немецкую, сторону добровольцем, тому будут дарованы жизнь и земля в любом желаемом поселении, — редут стоял, хотя нередко возможности малого гарнизона иссякали. Дневные атаки отбивались огнем карабинов и пулеметов, гранатами, припасенными бойцами и ополченцами. Когда же немцы предприняли бесшумную ночную вылазку, то и это узрил Силантий, поднял на ноги всех защитников, которые заняли круговую оборону, и первого попытавшегося лезть чужого разведчика Силантий свалил ударом кувалды с длинной рукояткой, крякнул в свое удовольствие и начал ждать следующего… Потом Силантий отбивался наотмашь до тех пор, пока сухая деревянная рукоятка не сломалась и пудовая железная кувалда не вылетела вместе с черенком на ту сторону ограды. Подхватив на руки камень, Силантий ждал, что теперь–то безбоязненно полезут через ограду немцы, — не полезли, видно, увидали в этой кувалде мину замедленного действия и громадной взрывной силы.

Отбитая ночная вылазка радовала защитников редута, но и не предвещала им ничего хорошего. «В отместку немцы днем дадут такое, что и не сдюжить», — подумал Силантий.

Спать никто не ложился. В небе мигали крупные звезды. Срываясь, они тотчас гасли, оставляя рассыпчато–дымный и медленно тающий след…

Дед Силантий не любил видеть падучие звезды. Они не предвещали ничего доброго, только урон, только горе… Не смогли вынести с поля боя еле живого Степана Бусыгина, убит Антон. Падая, сраженный пулей, он только и успел крикнуть: «Эх, мать честная, и жениться не успел!» Погибли и другие… Какой уж траур, если беспрестанно падают звезды. А редут должен стоять. «Каждый дом нужно превратить в крепость…» — так вещал расклеенный по городу приказ, так думал Силантий.

— Где теперь тот милиционер, который, боясь паники в городе, требовал не строить укрепления? Небось, сбежал на тот берег. А мой редут стоял и будет стоять! Назло Гитлеру, назло всей его взбесившейся империи! — уже вслух думал Силантий.

— Не кипятись, дед. Твоя заносчивость может боком обойтись! — остановись возле него, сказала Юлдуз.

— Это как так боком? Значит, желаешь моему редуту погибель? — двигаясь на нее, грозно проговорил Силантий. — И это называется сноха… Хороша сноха! Да я…

— Не кипятись, — спокойно повторила Юлдуз. — Дерево не рубят одним взмахом. И ты должен подумать, как удержать редут. Это завещал тебе Степан Бусыгин…

— Когда это твой Степа завещал? И почему завещал? Что он, мертвый? Почему я не слыхал от него этих завещаний? — набросился дед Силантий.

— Не бушуй, говорю, — остановила Юлдуз. — Когда сторожили мы редут, так он наказывал… передать лично, чтобы ты, в случае осложнения, связался немедленно со штабом и попросил поддержки, какого–то… локтевого взаимодействия. Я и сама не пойму, что это значит. Только, говорит, без этого редут не выдержит осады.

— Не каркай вместе со своим Степой! — озлился Силантий и добавил уже отходчиво: — Он указал, где этот штаб размещается и как в него попасть?

— Старикам там делать нечего, — ответила Юлдуз, загадочно улыбаясь уголками рта.

— Это почему? — вскипел Силантий. — Старикам везде у нас почет…

— Их могут и принять с почестями, — поправилась Юлдуз. — В общем, зазывают, могут и чайком угостить, а потом этапным порядком гонят на баржу и на тот берег, как противопоказанных мобилизации. — Нагоняя таким образом страхи на деда Силантия, сноха хотела, конечно же, сама попасть в штаб, узнать, между прочим, про Бусыгина, сумел ли он пробиться к своим и как можно свидание с ним устроить. Дед же Силантий, услыхав про этапный порядок, забеспокоился, полопатил бороду, сгреб ее в руку, оттягивая до боли вниз.

— Так что же делать–то? Ты уж, добрейшая сношенька, помоги, как это локтевое взаимодействие учинить? — попросил наконец Силантий.

— Женщин, тоже забирают, — ответила Юлдуз, еще более подзуживая старика.

— Вот те раз, — проговорил упавшим голосом Силантий — Не наговаривай на себя напраслину, сноха. Слыхал я, девицы, в общем, женщины воюют наравне с мужиками. Так что тебя никто не заберет. Да и вдобавок гимнастерку можешь надеть, которую намедни стирала, — совсем будешь похожа на армейку!

Порешили: пока не развиднелось, Юлдуз проберется в штаб и доложит о редуте, выскажет нужды, при этом дед Силантий загибал пальцы, говоря:

— Нужно людское подкрепление подбросить — это раз, гранаты и патроны позарез нужны — это два, смолы бы разжиться, бочки две прикатить — это три, заимодействие наладить — четыре, а в остальном бери, что сам начальник предложит.