Казимеж Радович - Кавалеры Виртути

— А сейчас огонь, ребята! Побольше огня!

Первой очередью Ковальчик ударил в центр одной из наиболее многолюдных групп наступавших. Потом, чуть наклонив ствол пулемета и поправив прицел, начал хлестать длинными очередями. Он переносил огонь то к краю поляны, то к ее середине. И все время старался отсечь атакующих от первых деревьев леса, поставить перед ними огненный заслон.

А там внизу, на поляне, творилось что-то страшное. Штурмовые группы немцев, удирая из-под огня пулемета Шамлевского, тут же попадали прямо под прицел солдат Грычмана, которые плотно перекрыли врагу путь к отступлению. Немцы метались по поляне в поисках какого-либо укрытия. Охваченные паникой, парализованные страхом, они забыли в тот момент об атаке и помышляли лишь о том, как вырваться из-под пуль. Огненное кольцо вокруг них сжималось с каждой минутой. Предполье было усеяно ранеными и убитыми. В поисках спасения часть вражеских солдат устремилась к морю. Ковальчик приподнял ствол пулемета. Старательно прицеливаясь, он видел, как бегущие бросают оружие. От пляжа их отделяло всего несколько десятков метров, когда капрал нажал спуск. Пули не достигли цели и лишь прострочили землю, подбросив вверх облака пыли и пучки срезанной травы. Ковальчик поправил прицел и дал вторую очередь. Немцы, казалось, завертелись на месте. Словно споткнувшись на бегу, они начали падать на траву. Двое последних сумели, однако, достичь берега. Пули настигли их, когда оба находились уже неподалеку от волнореза. Только тогда Ковальчик прекратил огонь.

Умолкли также пулеметы плютонового Барана и рядового Доминяка. На широкой поляне остались лишь убитые. Ковальчик не пытался их сосчитать. Он просто смотрел на темные пятна мундиров, на раскинутые руки, на обращенные к нему мертвые лица, пока к горлу не подступила тошнота.

— Ковальчик и Доминяк! — послышался за спиной голос хорунжего Грычмана. — Огонь по железнодорожным путям! Короткими очередями!

Через лес катилась новая волна атакующих. Немцы перебегали от дерева к дереву и, укрывшись за толстыми стволами, открывали огонь из автоматов. После каждой короткой остановки они упрямо устремлялись вперед. Вдоль железнодорожного полотна быстро продвигалась вражеская штурмовая группа в черных мундирах. Не успели Ковальчик и Доминяк как следует прицелиться, как черные мундиры исчезли в кустарнике, а через несколько секунд оттуда застрочил пулемет. Желтые огоньки выстрелов вспыхивали низко над землей, и пули начали застревать в обложенных дерном брустверах стрелковых ячеек. Доминяк, изменив прицел, послал в кустарник две короткие очереди, и вдруг его самого словно чем-то ударили. Резко откинувшись назад, он с трудом выдавил:

— Ранили меня, гады… Бей их ты, Янек!

Прислонившись к эскарпу, Доминяк зажимал рукой рану на шее. Между пальцами показалась кровь.

— Бей их! — со стоном повторил он и свалился на землю.

Ковальчик прильнул к прицелу. Пули свистели у самого его уха, но он старательно целился. Приступ тошноты, которую он испытал, разглядывая убитых немцев, уже прошел. Ковальчик действовал теперь более спокойно и уверенно. Улучив момент, когда в кустарнике снова заблестели огоньки вспышек, он нажал спуск своего пулемета. Стрелял короткими, отрывистыми очередями, и вдруг огоньки в кустарнике, словно кем-то надутые, погасли. Капрал переиздал какой-то момент, но из кустов больше не стреляли, и вообще там прекратилось всякое движение. Тогда он перенес огонь на другую цель.

Немцы снова были близко. Они бежали, низко пригнувшись, стреляя на ходу и укрываясь за деревьями. Теперь они уже не шли плотными группами, а растянулись в широкую цепь. Наткнувшись на укрытые в траве препятствия из колючей проволоки, вражеские солдаты начали спотыкаться, многие падали. И все-таки перли и перли вперед. Пулемет плютонового Барана строчил непрерывно.

Двое солдат перенесли в сторону раненого Доминяка, а у его пулемета встал капрал Вуйтович. Хорунжему Грычману не требовалось уже подавать какие-либо команды. Пулеметные расчеты старались изо всех сил и прекращали огонь лишь на миг, когда требовалось вставить новый диск или сменить ленту. Вот почему немецкие солдаты, уже было вступившие на предполье, падали там как подкошенные. Однако следом тянулись все новые цепи. Ствол пулемета Ковальчика нагревался все больше, но капрал не прекращал стрельбы. Все пространство вокруг поста пронизывал губительный огонь, который непрерывно вырывался из всех стрелковых ячеек.

Немецкий журналист Артур Бассарек писал:

«Наши успели уже пройти несколько сот метров, как были встречены таким мощным пулеметным и минометным огнем, что дальнейшее продвижение по опутанной и устланной спиралями колючей проволоки местности стало невозможным… Никто не предполагал, что после той первой тяжелой бомбардировки, которая превратила в развалины пресловутую «красную крепостную стену», неприятель сможет еще оказать такой яростный отпор».

Группа поручника Пайонка бежала лесом навстречу приближавшейся трескотне выстрелов. Из карабинов палили хотя и не часто, но ровно, только пулеметы, будто захлебываясь, кашляли резкими и короткими очередями. Когда же поручник с солдатами поднялся на вал, огонь стал таким интенсивным, что никто уже не различал одиночных выстрелов. Прыгнув в траншею, защищенную земляной насыпью, Пайонк увидел там тех своих солдат, которых считал уже погибшими.

На правом фланге плютоновый Баран, вцепившись в рукоятки станкового пулемета, медленно водил стволом то в одну, то в другую сторону. В десяти шагах слева прильнул к своему ручному пулемету капрал Ковальчик; его плечи все время вздрагивали от вибрации приклада. Еще дальше бил короткими размеренными очередями из ручного пулемета капрал Вуйтович. А между пулеметчиками в ячейках надежно устроились стрелки; отработанными до автоматизма движениями они то и дело перезаряжали карабины и выпускали во врага пулю за пулей.

Хорунжий Грычман стоял на коленях у входа в убежище возле распростертого на земле солдата. Поручник Пайонк бросился туда. В лежащем он без труда узнал пулеметчика Доминяка.

Хорунжий вскочил на ноги, вытянулся по стойке «смирно», приложил два пальца к каске.

— Пан поручник… — начал докладывать Грычман, но Пайонк не дал ему продолжать, схватил в объятия, крепко прижал к себе. Он хотел что-то сказать хорунжему, но не смог вымолвить ни слова.

Еще несколько минут назад Пайонк наблюдал за солдатами плютонового Беняша, которые, несмотря на угрожающий обстрел, спокойно и деловито, словно были на гарнизонных учениях, устанавливали свои минометы. При виде этой картины поручник искренне позавидовал плютоновому Беняшу, который в опасную минуту оказался вместе со своими подчиненными, руководил ими, не то что он, Пайонк, не ведавший в тот момент даже главного: живы ли его люди, сумели ли выстоять в первые минуты, как управляются без него. Пока он бежал на свой пост, ему все мерещилось, что придет слишком поздно, что застанет лишь разбитые окопы и неподвижные тела подчиненных. Но когда увидел их, стоящих на своих позициях и ведущих непрерывный огонь по противнику, от сердца полностью отлегло. Его охватило чувство гордости и неизъяснимого волнения. Пайонк склонился над Доминяком; солдат хотя и сильно побледнел от потери крови, но был в сознании.