Габит Мусрепов - Солдат из Казахстана

Мы проникли в занятый фашистами город не меньше чем на километр. Маленькая церковная площадь поперек улицы была перегорожена баррикадой, которая черной горой высилась между домами. Мы подползли к ней вплотную, долго прислушивались. По ту сторону баррикады подошла легковая машина. Кто-то выскочил ей навстречу, рапортовал. Володя толкнул меня, и под шум удаляющейся машины мы отползли к ближайшим воротам.

— На баррикаде три пулемета и десять солдат, — сказал Володя, передавая мне смысл солдатского рапорта.

Я оставил его наблюдать, а сам поспешил возвратиться, расставляя по пути своих разведчиков.

Лейтенант Мирошник ждал моего возвращения. Командиры других отделений уже собрались сюда. Они обследовали соседние со мной улицы города и доложили комвзводу обстановку. Едва я успел доложить и свои результаты, как в блиндаж лейтенанта вошел командир полка, а за ним и сам полковник.

— Ну, Сарталеев, какие у вас вести? — спросил он меня.

— Хорошие вести, товарищ полковник. Мои бойцы расположены на километр вдоль улицы.

— Хорошие вести! — одобрил полковник.

Нас отпустили. Начальство осталось в блиндаже командира взвода.

По множеству людей, перебравшихся через лед, я понял все: сегодня ночью мы будем снова в Ростове. Хотелось крикнуть «ура». Но люди двигались молча, была тишина, и никто ее не нарушал. Только с правого фланга упорно не смолкала пулеметная перестрелка да изредка рвались мины.

Переправившийся батальон, а может и полк, располагался под самым берегом… Слышался сдержанный глухой говор, окрики отделенных: «Разговорчики!»

В темноте я услышал родную казахскую речь и ринулся разыскивать земляков, но в это время голос лейтенанта Мирошника громко окликнул меня.

Мы снова ползли и перебирались по тому же, пройденному разведкой пути. Стояла такая же тишина, но мы уже знали, что сзади нас теперь движется батальон, а за ним, может быть, полк или дивизия.

В условленном месте встретил меня оставленный для наблюдения Ушаков, сжал руку, сообщая, что все в порядке и можно двигаться дальше.

Мы оставили головной взвод в засаде, в полусотне шагов от баррикады. Плечом к плечу со мной пробирался наш лейтенант. Навстречу нам от стены отделился Володя, шепотом сообщил, что только что прибыло целое отделение солдат в подкрепление на баррикаду.

Мы поползли, упираясь ладонями в заледенелые булыжники мостовой, и всем отделением залегли под какие-то железные бочки и опрокинутые автомашины.

— Бросай! — раздалась команда Мирошника.

Каждый из нас бросил по две гранаты по ту сторону баррикады. Потом мы перемахнули через бочки. Колючая проволока впилась мне в ладонь и в ногу и разодрала штанину, но мы уже навалились на фашистских пулеметчиков. Из темноты улицы за нами сюда, к баррикаде, бежали сотни бойцов. Они без препятствий перелезли через баррикаду, разлились по площади и занимали дома. Вдоль улиц рвались гранаты, татакали пулеметы. Звуки битвы ударили в ночь…

Как нарастала битва, я, кажется, даже не слышал. Она кипела по всей южной части города. Она клокотала и разливалась в могучем победном крике. По улицам падали мины, рвались снаряды… Фашисты закрывали от нас центр города, поливая нас из пулеметов. Внезапно с тыла послышался вдоль улиц грохот танков.

— Гранаты! — крикнул я. — Танки с тылу!

— Тише, Сарталеев, — остановил меня лейтенант. — Это наши идут.

«Может быть, „сталинградцы“», — подумал я и вспомнил Зонина.

Не обращая внимания на рвущиеся мины, на частые разрывы снарядов и пулеметный огонь, танки смело ринулись в темные улицы города, пробивая дорогу пехоте, ломая завалы и срывая колючую проволоку.

Рассветает. Передовые части бьются где-то там, за домами, за садами, бульварами, за чертой городских улиц.

Кто-то кричит на ухо, что с севера тоже ударили наши части и немцы бегут, бросая оружие.

«Немцы бегут». Как весело слышать эти слова.

Мы видим высокий дом, над крышей которого оскорбительно и мрачно колышется большое немецкое знамя с черным злобным тарантулом, растопырившим лапы. Это его гнусное дело — виселицы на площади и истерзанные трупы советских людей по улицам.

На могучие раскатистые звуки нашего «ура» из разбитых окон домов высовываются головы. Жители выбегают на улицы, кидаются к нам, но бойцам нет времени остановиться. Ветер победы несет нас дальше, вперед — бить врага, добивать, давить и стирать с лица земли.

Вот летит, летит конница. Вот над крышами тяжело ползут к западу самолеты. Утро уже позволяет нам видеть подвешенный под фюзеляжами бомбовый груз.

Они сбросят его в гущу спасающихся по дорогам фашистских машин и солдат.

Кто-то уже прежде нас вскарабкался на крышу высокого здания, и оттуда к нашим ногам, вниз острием, летит фашистское знамя с черным тарантулом, а на его месте взвивается красный советский стяг. Словно от этого, начинает быстрее светлеть. Восточный ветер сдергивает на миг облачную завесу, и солнечный луч озаряет гордое советское знамя. Оно повернулось к западу, указывая нам путь преследования.

Сотрясая тяжелой стальной поступью улицы и дома, проходит с востока колонна грохочущих танков. Она будет преследовать и давить ищущего спасения врага… Вот и наши родные машины, боевые машины, несущие гибель захватчикам.

Наперерез нам бежит из какого-то переулка мальчуган в больших, явно не своих валенках. По тому, как он машет нам шапкой, нетрудно понять, что он весь переполнен счастьем. Он должен нам сообщить что-то очень важное и большое. Об этом кричит весь его вид, выражающий требовательность и отвагу.

— На завод! На наш завод идите, товарищи. Они там… Там их много! — захлебываясь радостным волнением, сообщает он, словно где-то в лесу обнаружил много грибов или ягод. Разумеется, для него самое важное именно то, что он видел своими глазами. — Папа послал меня. Он их там караулит.

— Ну, раз караулит папа, значит, они не уйдут! — с усмешкой сказал Володя.

Мальчишка взглянул на него с обидой и не ответил.

Это наши кварталы. Очистка их от остатков фашистов — наше кровное дело. Сворачиваем в переулок за мальчиком. Он идет смело. Он даже не задержался, когда невдалеке ударила мина.

— Вот наш завод, — указал он.

Высокие корпуса завода — лишенные стекол, слепые — молчат. Давно ли тут было все полно движения и рабочего гула!

— Вот тут можно просто перескочить, — идя впереди, предлагает маленький проводник и показывает, как это сделать.

Огромная пробоина зияет над главным входом завода. Двор завален опрокинутыми вагонетками, какими-то тюками, обломками металла, бунтами толстой проволоки, битым кирпичом.

В опустелых цехах по углам и у стен через растворенные двери и выбитое стекло намело уже снегу. Словно какие-то черные привидения, возвышаются неподвижные станки. Сорванные со шкивов ремни трансмиссий серыми дохлыми удавами бессильно путаются у нас под ногами.