Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Путникам казалось, что они ушли уже далеко, но стоило кому-либо из них оглянуться назад — и нескрываемое разочарование искажало гримасой лицо. Лес, от которого уходили люди, будто преследовал их. Алексей Суслов, хватаясь руками за больное колено, поминутно останавливался, отставал от товарищей все больше и больше. Ему хотелось присесть на камень, отдохнуть, лечь. Он попытался даже исполнить свое желание, но сразу же понял: стоит присесть — и больше уж не поднимешься.

Когда же долгожданное море? Скоро ли конец этой адской боли, конец пути?

Суслов обернулся и отпрянул назад. В ущелье с крутой, загроможденной камнями горы спускалась цепочка вооруженных людей, Грязно-зеленая одежда, тонкие, затянутые в обмотки ноги — ясно, кто эти незнакомцы, зачем они идут по следам летчиков.

На мгновенье забыв о боли, Суслов рванулся вперед, схватил за рукав шагавшего сзади других Козлова.

— Сергей, обернись!

В узком, забросанном глыбами камней ущелье, почти на выходе к морю, настигнутый карателями маленький отряд вынужден был залечь, принять неравный бой.

Услышав выстрелы, Майко, бледный от потери крови, с запавшими в синие ямы глазами, одичавшим, блуждающим взглядом окинул товарищей. Заметив перебегающих от камня к камню карателей, Цыганок рванулся было вперед, но тут же, словно от удара, со стоном опрокинулся навзничь. Димочка подскочил к командиру:

— Лежите, лежите, куда вы?

Рошат устало открыл глаза, строго спросил:

— Догнали нас, да? Кто это там, фрицы? Много-то как… Муравейник… Дай-ка мне автомат, слышишь?

— Лежите, говорю вам, куда вы?

Рошат приподнялся с земли, сел. С минуту он смотрел на затылок лежащего с автоматом Козлова, потом, словно стряхнув с себя забывчивость, порывисто сорвал прикрывавшую ноги куртку. Стиснув зубы, ощупал колени, со злой иронией холодно бросил:

— Все, отплясался, Рошатик… Глупо-то как, глупо…. Были ноги и нет… Приземлился.

Встретившись с сочувственным взглядом Димочки, рассвирепел.

— Чего хоронишь? Дай мне оружие, говорю, помоги доползти… Я еще рассчитаюсь! Я им покажу, кто такие русские летчики! Нас и на земле не возьмешь. Понял? Не возьмешь, подавишься.

Цыганок свалился на бок и, судорожно цепляясь за камни, потянул за собой чужие закаменелые ноги. Он подполз к Козлову, ухватился за автомат и властно рванул его на себя.

Игнат захромал. Было ли это результатом побоев? А может, вспомнив молодость, старик не захотел мешать дочери, зная, как сладостны для влюбленных минуты уединения. Сначала он приотстал, но заметив, как часто оборачивается Феня, как рдеют ее щеки смущением, окончательно утвердился в своей догадке: он третий, а третий в этих случаях лишний.

— Валяйте, ребята, вперед, а я гусиным шажком один добреду, тропки-то здесь — все одно что в родимом селе — наперечет знаю.

— Нам, Игнат Тимофеевич, спешить некуда, — не замечая уловки Булатова, простодушно заметил Сокол, — втроем веселее, за разговором не заметим, как и до лагеря доберемся.

— Я вам попутчик плохой, вишь, ногу-то как разнесло, того и гляди сапог лопнет, — настаивал Игнат. — Пораньше придете, чаек заварите, а я на готовое званым гостем пожалую.

— Идемте, Виктор Петрович, идемте, зачем, в самом деле, папаню неволить, — поддержала Феня, — лучше лошадку ему навстречу послать, с ногою шутить нельзя.

Сокол впервые взял под руку Феню, отчего, как заметил Булатов, та сразу очутилась на седьмом небе. Игнат проводил молодых завистливым взглядом. Старая, выгоревшая под солнцем гимнастерка лопнула на спине Сокола, и в прорезь проглядывала смуглая полоса тела. Сапоги и брюки запачканы болотной грязью, синяя с голубой окантовкой пилотка, не прикрывая шапку волос, кокетливо, на честном слове, держалась на голове.

Даже в изодранном грязном костюме Сокол казался нарядным, как в праздник. Уж больно красила парня полнокровная молодость.

Рядом с ним Феня выглядела низенькой, простой, будничной. Только Игнат не замечал этого. Напротив, он находил в дочери немало внешних достоинств, восхвалял про себя ее светлые шелковистые волосы, крепкие сильные ноги, высокую грудь.

«Вот пара так пара — находка. Всему Раздолью на зависть будет!»

Мысли Фени мало чем отличались в этот момент от мыслей отца. Когда-то Сокол, большой начальник, образованный человек, действительно казался ей недосягаемым, любовь его — неосуществимой мечтой. Близким он был лишь в сновидениях. А теперь, бок о бок с ней, обычной деревенской женщиной, шел простой и доступный парень, такой же, как и она, рядовой партизан.

Ему можно говорить «ты», называть Витькой, и он не обидится. Одна лишь привычка держала Феню в плену прежних отношений, сдерживала желание распахнуть перед Соколом сердце.

Никогда еще не были для Фени так прекрасны лес, бархатная зеленая тропка, запоздалые, жадные до света бледно-синие колокольчики. Никогда еще не щебетали так весело птицы, не было так приятно тепло чужой руки. Ни о чем не хотелось говорить, ни о чем не хотелось думать.

Вот уж кончился дубняк, запестрели стволами предвестники болота кривые березки. В тишине леса послышались голоса. Сокол легонько высвободил руку, остановился. Звуки осторожного, сдержанного голоса еще раз донеслись откуда-то от болота и, замирая, растаяли в тишине. Сокол не мог различить слов. Натренированное ухо слухача-радиста уловило лишь чужие далекие интонации.

— Должно быть, наши с Раздолья идут, — шепнула Феня,

— Тсс! — предупредительно поднял палец Сокол и потянул ее за собой, прочь от тропинки. Жизнь в партизанском тылу уже приучила его к любым неожиданностям. Он беззвучно раздвинул ветки и, обходя хрупкий валежник, стал медленно продвигаться к болоту. За ним, след в след, с той же осторожностью шла Феня. У куста на опушке поляны оба остановились. По болотной тропинке, до пояса скрывшись в куге, чуть левее наблюдательного поста Сокола шел человек.

— Суховей! — закричала Феня. — Юра!

Человек испуганно отскочил в камыши. Недалеко у тропинки шелохнулся куст, и Соколу на мгновение показалось, что он увидел еще чье-то испуганное лицо. Куст сомкнулся. По лесу послышался шум торопливо удаляющихся шагов.

— Суховей, Юра! — выскакивая на поляну, засмеялась Феня. — Чего испугался? Свои здесь, наши.

Из камышей вышел высокий белобородый человек и, оглянувшись, направился к женщине.

Ничего не понимая, но чувствуя что-то недоброе, Сокол расстегнул кобуру пистолета и шагнул за Феней. С затаенным любопытством смотрел он на шагавшего к ним партизана. Сильные плечи спортсмена, бледное, с тонкими заостренными чертами лицо белобородого вызвали смутное воспоминание.

Этого человека он уже видел в лагере, когда Корж отправлял отряд в разведку. Он уходил тогда вместе с Никитою Буйвалом и еще двумя партизанами, как капля воды похожими друг на друга. По дороге в Раздолье Соколу рассказали, что посланная в разведку группа не вернулась назад, — говорят, нарвалась на засаду. А на следующий день кто-то предал Булатова.