Владимир Козловский - Ищу свою звезду

С преувеличенным вниманием рассматривал Цыганок красивую модель самолета и все старался обдумать ответы на вопросы, которые, по его мнению, должен был предложить Зыков. Он прекрасно знал, что речь пойдет о его последнем полете, о бесшабашной тренировке на аэродроме Баклашинской. О ней уже ходили всякие кривотолки в полку, намечался разговор на партийном собрании. Перед тем как Рошату зайти в кабинет командира полка, он нос к носу столкнулся с Костюшко. По печальному лицу его Цыганок сразу определил, что досталось Костюшко, как говорят в этих случаях летчики, по защёлку.　

— Как дела, командир? — спросил его Цыганок.　

— Плохо, Рошат,— безнадежно махнул рукой Костюшко.　

О случае на аэродроме Баклашинская Цыганок поведал только своему другу Павлу. Рошат рассказал ему все, как было, не скрывая даже своей позорной второй посадки. Впрочем, о ней он говорил скуповато, зато о первой высказывался значительно красноречивее.　

Так впритир к «Т» подвел, — зажигался азартом Цыганок, — что тебе и во сне не снилось.　

— Сколько процентов? — улыбаясь, спросил Павел.　

— Чего?　

— Вранья.　

— Убирайся ты к черту, Пашка! Спроси у Козлова, он тебе подтвердит. В общем, конечно, это вчерашний снег, чепуха. Ты скажи лучше, как мне перед командиром полка моргать, а? Кто-то из пассажиров, по-видимому, ему уже капнул. Иначе откуда же слушок по полку побежал?　

—Командиру расскажи откровенно,— посоветовал Павел.　

— Костюшко топить?　

— Он и без твоего вранья все равно с борта вылетит.　

— Нет, на Костюшко капать не буду. Дружков выдавать не в моем характере.　

— Тоже дружка нашел. Он следующий раз из-за своей блажи и башку расшибет, да еще и тебя за компанию прихватит.　

— Меня не угробишь. Я резиновый,— отшутился Рошат.　

«Конечно, если бы Пашка знал Костюшко, как я, он не стал бы говорить такую чушь, не стал бы советовать выдавать его Зыкову»,— сидя в кабинете, думал Цыганок.　

Командир полка положил телефонную трубку и, подперев рукой крупную с рыжим ежиком голову, внимательно взглянул на Рошата.　

— Расскажите-ка мне, Майко, об аварии на аэродроме Баклашинской. Как это у вас получилось?　

Майко кашлянул, оправил двумя пальцами колечки усов, бодро начал:　

— Подвела нас погодка, товарищ полковник, облачность низкая, ветрина встречный, считайте, что километров на двадцать скорость съедает. Самолет, понятно, загружен, пассажиры. Для нас-то, конечно, пустяк, мы хоть в бурю прорвались бы, но людей подвергать опасности не положено. Верно, товарищ полковник?　

— О, да вы, оказывается, осторожны,— сдержанно улыбнулся Зыков.— Похвально. Новое для вас качество.　

Рошат, не поняв иронии, принял похвалу командира как должное.　

— Решили, значит, садиться. А где сядешь? Ликва закрыта, Ивановка тоже. Остается одна Баклашинская. Вы там бывали, наверное, знаете. Разве же это аэродром — площадка для танцев, на нашей машине сесть не каждому летчику можно. А тут еще на грех заболел Костюшко,　

— Неужели? — приподнял левую бровь полковник.　

— Да, представьте, пожелтел, лихорадка трясет.　

— Новость. А мы и не знали,— взглянув на Дымова, сделал встревоженное лицо полковник.　

— Поручил, значит, мне сажать. Да вы не смотрите так удивленно, товарищ полковник, я уже сажал и, представьте, не хуже Костюшко, тютелька в тютельку — точно.　

— Где? — в упор спросил Зыков.　

Цыганок, спохватившись, закрыл рот, мысленно соображая, как бы ему не запутаться.　

— В Астрахани.　

— Вот как! — Полковник взглянул на Дымова.— Заметь, Аркадий Григорьевич, еще одно открытие. Что же дальше, Майко?　

— Я уже говорил, аэродром — пятачок, махонький, а тут еще кто-то старт почти по самому ветру выложил. Ну я, конечно, все рассчитал до миллиметра. Не помогло. Катится машина прямо в канаву, никакие щитки не держат. Пришлось на тормоза жать.　

Полковник встал, шумно отодвинул стул и, выйдя из-за стола, зашагал по комнате. Лицо его стало жестким, губы сжались.　

— Довольно, Майко! —не повышая голоса, глухо сказал он. — Я попрошу вас рассказать все заново, рассказать о том, что было в действительности.　

На коричневом лице Цыганка всплыли красные пятна румянца.　

— Я же рассказал. По-моему, все, как было, товарищ полковник.　

Зыков повысил голос.　

— Слушайте тогда меня, лейтенант Майко…　

Полковник, не торопясь, изложил все, что в действительности произошло на аэродроме Баклашинская.　

Несколько раз в кабинет заходил штабной офицер, приносил какие-то бумаги, звонил телефон, но полковник, казалось, не замечал этого. Так, словно он сам был на месте Костюшко, сам пережил все случившееся, с удивительной точностью изложил Зыков причину аварии, не забыв при этом даже и похвалить первую посадку Майко. Закончив рассказ, он устало сел на диван и только теперь взглянул в лицо молодого летчика.　

— Так было, Майко?　

— Вам виднее, товарищ полковник,— растерянно рассматривая на своей руке золотое кольцо, пробормотал Цыганок.　

Полковник встал, порывисто схватился за спину и сердито кивнул на дверь. Не выдержав игры в хладнокровие, оглушительно закричал:　

— Нечестный вы человек, моторист Майко! Идите!　

Рошат опешил.　

— Я не моторист, товарищ полковник… Я летчик.　

— Летчик? Грязные пятна в полку вы и Костюшко! Потерли штаны за штурвалом, покрасовались собой, хватит! Завтра гайки крутить на машинах. И запомните, да-да, запомните, саботировать будете — на скамью подсудимых. Ясно? Все. Вы свободны.　

Печальные глаза Цыганка с мольбою взглянули на Дымова. Аркадий Григорьевич отвернулся. Тяжело вздохнув, Майко медленно вышел.　

На крыльце Рошата ждал Павел. Он был в летной куртке и шлеме, с планшетом, торопился на вылет. Встретив мрачного, взлохмаченного Цыганка, он положил ему на плечо руку.　

— Попало, да?　

Рошат, потупившись, кивнул головой. Его мучила совесть. На душе было мерзко, словно он обворовал близкого человека.　

— Песенка моя спета. Поздравь — моторист Майко.　

— Да что ты, не может быть! — испуганно вскинул бровь Павел и, оставив приунывшего Майко, побежал к дверям кабинета командира полка.　

Как только вышел Майко, Зыков, набивая трубку, сердито пожаловался Дымову:　

— Черт его знает, каких разгильдяев с тобою воспитали. Ну этот-то цыган молокосос — воздуха не нюхал как следует, а тот, тот, Костюшко? Чуть ли не в одно время летать со мной начал! Да был бы хоть пьяница, забулдыга. А то ведь порядочным человеком считался, примерным семьянином и вот вам, пожалуйста, из-за какой-то чужой жены — юбки — чуть самолет с людьми не загробил. Под суд мерзавца, под суд!　

— Вы же летчик, Геннадий Степанович!　

— Да, летчик. Так что ж, мне жену на базар на самолете возить позволишь? Разрешается, да?