Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Как ты долго думаешь, Айна.

— Не надо. Не торопи меня, Сокол.

— Тебе трудно сказать правду. Ты жалеешь меня, боишься обидеть?

Девушка устало провела рукой по лбу и словно что-то вспомнила:

— Мне нравится, как ты играешь в футбол, ходишь на лыжах. Ты ловкий…

— Тебе нравится спорт, Айна?

— Нет. Мне кажется, он огрубляет, у девушек ворует женственность. К тому же мама сказала: «Спортсмены — народ легкомысленный».

— И я, Айна?

— Возможно.

— Почему ты так думаешь?

— Слово «люблю» можно произнести только раз в жизни, а ты швыряешься им, словно футбольным мячом.

— Я сказал тебе первой…

— Все равно теперь уже ни к чему. Ты же собрался на север, в Карелию.

— Что ж тут плохого?

— Так, ничего,— она посмотрела на маленькие часы с узеньким блестящим браслетом.— Пора.

Она стояла сейчас рядом, почти вплотную к Соколу. В скудном вечернем свете карие; с удлиненными зрачками глаза ее казались ему черными и блестящими, излучающими тепло и свет. От нее пахло гвоздикой — любимыми цветами Сокола. Виктор порывисто обнял Айну; прижал к груди. Айна вскрикнула, точно от боли, и отстранила его от себя.

— Как ты смел? Уйди, сейчас же уйди!

По лестнице застучали каблуки ее ботиков. Он слышал, как медленно замирал этот знакомый ему звук, как стукнула дверь. Он поднял воротник шинели и, не разбирая дороги, зашагал по сугробам. Дома, кутаясь в одеяло, он никак не мог успокоиться.

Шли последние дни экзаменов. Чемодан Сокола уложен в дорогу. В назначении четко написано: «Карелия. Сельскохозяйственная опытная станция. Октябрь, 1937 год».　

Айне учиться еще два года: ей оставаться. Но разве можно расстаться с ней, не увидев ее, не сказав ни слова. Он подкараулил ее на улице:　

— Айна!

Она испуганно вздрогнула, секунду-друтую смотрела в его лицо и… убежала во тьму.　

В новой, незнакомой обстановке Сокол как-то замкнулся, почувствовал себя гостем в кругу неприветливых хозяев. Каждое утро он получал распоряжения директора.　

— Товарищ агроном, составьте план размещения агролаборатории!　

— Покажите людям, куда сваливать камни.　

— Отведите делянку для вырубки строевого леса.　

— Растолкуйте бригаде грабарей, какой нужно копать котлован.　

— Пошлите рабочих загородить будущий сад.　

Виктор бежал домой, поспешно листал страницы учебников, искал ответы на новые для него вопросы. И, не найдя их, шел к людям, неуверенным голосом приказывал:　

— Рубите здесь. 　

— Возите камни к реке.　

— Как распиливать тес? Найдите прораба, он знает.　

Неуверенность сказывалась не только в работе и в обращении с людьми, но даже в походке. Еще недавно, в родном городе, Сокол ходил легко и быстро, как военный, четко и прямо, теперь в движениях его появилась осторожность идущего по скользким камням человека.　

Да, было от чего стать неуверенным! В стенах института его много учили, как растить пшеницу, ухаживать за животными, налаживать сельскохозяйственные машины, разводить пчел, сажать сады, огороды. А вот науку корчевать лес, взрывать каменистые гряды, превращать бесплодные щебенистые земли в плодородные пашни он не только не изучал, но и не слышал о ней прежде. Поневоле почувствуешь себя школьником! Теперь он читал лишь агрономические учебники, читал много и усидчиво, как прежде накануне экзаменов. «Хорошо, хоть учебники зазубрил,— усмехнулся Виктор. — Директор называет меня богом теории, начал даже советоваться».　

Его разбудил плач за стеной. Сначала сдержанный, тихий, затем все громче и безудержнее. Плакала женщина. Сокол слышал мягкий густой баритон. Мужчина утешал плачущую. Женщина рыдала все сильней, все горше. «Может, надо помочь?» 　

Виктор оделся и вышел на улицу. Холодный ветер жесткой крупой царапнул щеки. Из соседнего окна на островерхие, в пояс, наносы снега падал желтоватый неяркий свет. Сокол острожно постучал пальцами в переплет рамы. Рядом распахнулась дверь, в нее просунулась бородатая голова,　

— Виктор Петрович, ты?　

— Я, Игнат Тимофеевич.　Кажись, не ко времени. Ну да все равно заходи. В иной беде и хорошее слово — лекарство. Дитё занеможило, внучка.

Несмотря на поздний час, в бригаде землекопов, состоящей членов семьи Игната Булатова, никто не спал. За большим, наспех сбитым из толстых досок столом у раскрытой колоды сидели трое плечистых русоволосых парней, сыновей Игнната ,черноглазая молодая невестка стирала в корыте белье, другая невестка, постарше, безучастно взглянула на гостя. В ее руках мелькали вязальные спицы. Сокол знал, что землекопы Булатовы приехали на станцию временно, на приработки, и поэтому не удивился скудости их жилья.　

Спиной к двери, опустив голову на деревянную спинку качалки, сидела женщина. Лицо, шею и подложенные под голову руки ее скрыли на редкость светлые, до плеч, волосы. Они вздрагивали от беззвучных рыданий.　

Сокол заглянул в качалку, понимающе кивнул головой. Бледная, не старше двух лет, девочка лежала лицом вверх, глаза ее были закрыты ,на шее и полуоткрытой груди краснела с маковые зернышки сыпь.　

— В беспамятстве,—тихо пояснил Игнат Соколу.

— Надо бы в город, в больницу, — осторожно посоветовал Виктор.　

Игнат сердито оборвал гостя:　

— Оно бы и на луну слетать надо, а на чем?　

— А лошади...　

— У наших хозяев известно: на охоту ехать — псов кормить . Дурак конюх всех коней в Лососинку угнал... Погода в ошалела, не то бы пешим слетал. Боюсь, дите заморожу.

Мать заплакала громче.　

— Успокойся, Феня, — тихонько коснулся ее плеча Сокол.— Я сейчас за врачом съезжу.　

Феня приподняла голову. Молоденькое, почти ребячье лицо засветилось надеждой.　

— Пустые посулы, дочка, — отвернулся Игнат, — говорю тебе ,все конюшни облазил. Ни одной захудалой клячонки нет. На чем он поедет, на пятках?　

— На лыжах. 　

— На лыжах? — оживился Игнат. — А можешь?　

— Когда-то ходил.　

Едва Виктор сбежал с крыльца, вслед за ним вышел Була тов.　

Постой, Виктор Петрович! Может, вместе, вдвоем? Я и в пеших не отстану.

— Зачем же? Завязнешь. Один я быстрее, — отмахнулся Сокол.　

Ветер дул в спину. Тьма и метель скрыли дорогу. Лыжи то выскальзывали на голую обледенелую землю, разъезжались, не слушались, то с размаху врезались в невидимый бруствер сугроба, и тогда Сокол, едва удерживая равновесие, горбился и спотыкался. Но чаще они выезжали на гладкое поле и скользили легко, не виляя, словно по прикатанной старой лыжне. Неожиданно впереди кто-то завыл: тягуче, надрывно. Сокол замедлил шаг, прислушался. Вой не был похож на разноголосое пение ветра, на мерный и глухой шум Кугача. Он рвался из чьей-то живой груди, жуткий, протяжный, подбирался все ближе и ближе, вплотную к лыжнику.