Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Павлик смущенно коснулся руки незнакомца, назвал себя.　

— Брось дурить, Павел, — строго проговорил Дымов, закуривая папиросу. — Ты что, выпил?　

Павлик внимательно посмотрел на Дымова. Был он невысок ростом и неширок в плечах, ничто в нем не выдавало силы, но зато в тоне разговора она ясно давала себя чувствовать. Он убрал со лба пышный пепельный чуб, и на Павлика испытующе истрого глянули карие, чуть вкось посаженные глаза. От этого взгляда Павлик заметно посерьезнел. Но не надолго. Пригладив чуб, он снова принял беззаботный вид.　

Водку не пью, а пивком бы побаловался. Жарко, только времени нет.　

— Суя шуток не любит — напоит так, что не встанешь.　

— Ерунда, переплыву, — встряхнул головою Павлик и, разувшись, пошел к реке крепкий, широкогрудый, бронзовый густого загара. На плече его синел якорек.　

«Морячок, что ли! — подумал Дымов. — Взрослые ребята, а голове мальчишество».　

Дымов хорошо понимал, что переплыть реку вблизи Кугача может только очень искусный пловец, что шутить с Суей не рискуют даже местные рыбаки, но в глубине души смелость парней его восхитила. «Вот каких ребят надо бы к нам в авиацию — глупость пройдет с годами, а смелость летчику нужна, как и хорошие руки».　

Между тем Форей Сухтайнен перешел по мосту на тот берег. Дымов видел, как он неторопливо сбросил с себя одежду, подошел к обрыву и свистнул. Павлик махнул ему рукой и как только заметил, что тело товарища оторвалось от земли, ласточкой прыгнул в воду. Вода обожгла, перехватила дыхание. Однако всего лишь на миг…　

Павлик поплыл крупными саженками, держась на заранее облюбованную расщелину противоположного берега. Он плыл спокойно и ровно. Широкие руки его, словно у хорошего гребца весла, взлетали вверх и опускались в воду, легко толкая вперед тело.　

Совсем иначе плыл Форей Сухтайнен — боком и не напрямую, как Павлик, а вдоль берега против течения, подальше от Кугача, где река катилась более спокойно и ровно.　

— На обман пошел белобрысый, — сразу же разгадал хитрость пловца Дымов. 　

Павлик упрямо рвался вперед — и чем дальше отплывал от берега, тем заметнее сносило его течением. Он первым достиг середины реки, но все заметили, что пловец начал терять уверенный ритм, быстрее обычного выбрасывал из воды руки, Павлик, наконец, сообразил: Сую ему не переплыть.　

Проплыв вдоль берега значительное расстояние и убедившись, что теперь можно пересекать реку, не борясь с течением, не опасаясь быть затянутым в водопад, Сухтайнен повернул к намеченной цели. Дымов видел, как он спокойно перевалил через середину реки и, опрокинувшись на спину, слегка отталкиваясь руками, хотя и с большим сносом, продвигался к месту, где собралась толпа любопытных.　

«Просчитался... Назад...» — мелькнуло в голове Павлика. Но возвращаться было уже поздно. Он понял это, едва повернув голову и увидев далекий берег, группу зевак, обветшалое, повисшее над водопадом строение. Надо плыть только вперед, да, да, только вперед, туда, к тем угрюмым, равнодушным к нему соснам, до них теперь уже близко!　

Дымов понял: Павлик — этот добродушный, чуть бесшабашный, понравившийся ему с первого взгляда парень — выбился из сил, он тонет.　

Бежим, товарищи! — крикнул он стоящим на берегу людям. 　

…Между тем Павлика все больше и больше сносило течением. Все явственней, все отчетливей слышал он рев водопада. Страшен Кугач! Ни один человек, попадающий в его пасть, не избавлялся от смерти. Руки Павлика немеют, силы покидают его. Он расслабляет мышцы. Красноватые колышущиеся круги поплыли в глазах — в помутневшем сознании мелькнуло: «Это конец…»　

Дымов подбежал к берегу, когда плыть Павлику оставалось каких-либо двадцать, от силы тридцать шагов. Сорвав с себя пиджак и наскоро сбросив туфли, он не задумываясь прыгнул в воду…　

Никогда прежде Дымову не приходилось спасать утопающих. Прямо около него вдруг подвилась мокрая голова парня, мутные, лишенные мысли глаза… Дымов нырнул и, различив в воде смуглое тело, резко толкнул его вверх к берегу. Обессиленные руки Павлика вдруг впились в плечи: спасителя, потянув его снова ко дну.　

— Не хватайся! Утонем! — громко и властно закричал Дымов. Тело Павлика обмякло, стало как неживое.　

С каждой минутой все более угрожающее ревел водопад. Никто не решался теперь помочь пловцам.　

Совсем близко, в каких-то десяти, пятнадцати шагах от места, где Суя бросается вниз, окончательно обессилевший Дымов уцепился рукой за скалистый выступ. Он вытолкнул на руки людей вялое тело Павлика, а сам, держась за выступу с минуту еще лежал в воде, переводя дух.　

Очнувшись, Павлик увидел перед собой небо, обеспокоенные лица людей. Приподнимаясь на локти, он виновато улыбнулся.　

— Хотел напрямую…　

— Говорил я тебе, — поучительно заметил Сухтайнен, — без тренировки нельзя.　

— Кто меня вытащил? Ты?　

Форей кивнул в сторону Дымова.　

— Вот этот... Если бы не он, мне бы и американку спросить не с кого было.　

Дымов с пренебрежением взглянул на Сухтайнена. 　

— Какой ты к черту товарищ! В глупый риск человека втянул, обманом спор выиграл…　

— Не обманом, а разумом, — неторопливо расчесывая светлые как лен волосы, поправил Сухтайнен, — следующий раз поумнее будет. 　

— Правильно, — согласился Павел. — Следующий раз я еще попробую.　

Павлик неуверенно шагнул к лесу. 　

— Пора домой. — Он качнулся, схватился за ствол сосны.

Слаб, ноги будто чужие... -　

— Я провожу, — взял его под руку Дымов.　

Когда Дымову нравился человек, он знакомился с ним легко и просто. Он ввел Павлика в его небольшую квартирку, поклонился хозяйке.　

— Матери, пожалуйста, ни гу-гу, — шепнул Павлик и, стараясь придать больше бодрости голосу, сказал: — Это Аркадий Григорьевич, знакомься, мама.　

Вытерев руки о висящее на плече полотенце, хозяйка с той же открытой, что и у сына, улыбкой представилась:　

— Анастасия Яковлевна Чиркова. И давно вы знакомы, Павлик? Что случилось, сынок? Ты заболел?　

— Наплавался я до измору…　

Первое, что бросилось в глаза Аркадию Григорьевичу, — это скрипка. Она висела на небольшом самодельном коврике, на котором были вышиты гарусом две навострившие уши гончие.　

— Играешь? — Дымов осторожно потрогал чехол скрипки.　

— Немного пиликаю. Инструмент мне в наследство от дяди остался. Дядя был музыкант, я, правда, его не помню, по фотографии только.　

— Что же он, умер?　

— Может, и жив. В революцию за границу сбежал. Был в офицерском чине, военным оркестром командовал. Побоялся, что в России мужики его музыку понять не сумеют, куда-то на Балканы подался. Вначале писал из Болгарии, а потом перестал.　

— Музыка — вещь хорошая, — опускаясь в кресло, задумчиво произнес Дымов, — жаль, что ты нездоров, а то бы попросил сыграть.