Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

Встал Петраковский. Он размахнулся и метнул гранату под танк, а Тасеев подорвал второй танк. Теперь бы в окоп, занять оборону. Но кругом — ровное поле. Немцы выползают из дыма черные от копоти и пыли. Тасеев пугнул их из своего пулемета.

Колонна танков противника, потеряв десятка полтора головных машин, попятилась назад, укрылась в дыму. Тасеев хорошо видел все это.

Артиллеристы видели, что первая атака врага расстроена, но враг, сберегая силы, избегая лишних потерь, несколько отошел и затаился.

А когда густая завеса дыма укрыла степь, стрелять прицельно было трудно, к гаубицам за наводчиков встали командиры орудий — Хвастанцев, Жуков, Романенко. Комбат сказал им:

— Буду считать каждый снаряд. Подвезти боеприпасы на батарею трудно. Каждый снаряд — в цель.

В воздухе показалось 28 самолетов.

— В укрытие!

У орудий остались только командиры расчетов. Самолеты с одного залета высыпали свой груз кучей. Вихрь огня и пыли, крутясь, промчался по огневым позициям гаубичников. На батарее все умолкло. Первыми очнулись раненые; показалось, что они остались одни. Все глядели на командиров орудий, что лежали под броневыми щитами гаубиц: «Подымутся или нет?» Первым вскочил сержант Романенко:

— Колесо оторвало.

А впереди снова появились немецкие танки. К Хвастанцеву подполз наводчик Бабичев.

— Оглушило меня.

Рядом горели ящики с боеприпасами. Тушить их было некому.

— Становись наводчиком. Бабичев оглох.

Ударило орудие сержанта Жукова: ствол подкинуло вверх, и он грузно упал на землю. На батарее осталась в строю лишь гаубица Хвастанцева. Вокруг него и собрались артиллеристы. Где же комбат? Агренков лежал запорошенный землей. Но вот он встал и начал расстанавливать людей. Бронебойщиков с ПТР поставил по обе стороны гаубицы, остальных отвел за овраг и приказал окапываться там. Батарея принимала новый боевой порядок.

Немецкие танки были в ста метрах. Самолеты отбомбились и улетели. Хвастанцеву трудно стрелять — мешает вражеский огонь. Позади, а затем и впереди орудия рвутся пристрелочные снаряды. «Вилка!» Он чувствует, что сейчас накроют его, и он спешит дать последние выстрелы. Запомнился лишь блеск из орудия вражеского танка. Гаубицу накрыло, а сержанта отбросило. «Вилка, вилка. Отстрелялся я».

— Товарищ комбат, орудий нет, — Хвастанцев выплевывал землю. — Товарищ комбат…

Танки беспрепятственно вползали в стволы умолкшей гаубичной батареи.

Артиллеристы окапывались за оврагом.

— Сержант Хвастанцев, — говорит комбат, — бери бронебойку. В помощь тебе — Романенко.

Хвастанцев с противотанковым ружьем расположился рядом с разбитой гаубицей. Он видел, как три танка шли на разбитую гаубицу.

Романенко подал Хвастанцеву бронебойный патрон:

— Бей по головному.

— Все они тут головные.

Пули высекали на броне танка искры, но машина шла. «Ведь попадаю же, попадаю», — злился Хвастанцев.

Со второго танка заметили окопавшихся артиллеристов, и пушка повернулась на них. Агренков передал Хвастанцеву:

— Ударить по второму танку.

Сержант ответил:

— Сейчас, закончу с этим.

Еще два выстрела. Пули наконец прожгли броню, машина загорелась и закрутилась, а потом ошалело понеслась в неопределенном направлении.

Танк, что наводил пушку в артиллеристов, отпрянул в сторону, но Хвастанцев успел ударить его по каткам. Лента гусеницы вырвалась из-под машины и плашмя ударилась о землю. Танк остановился в полусотне метров от Хвастанцева. Хвастанцев еще раз выстрелил, стараясь попасть под башню. Перед ним уже горело четыре танка, но стрелять было нечем.

— Романенко, ступай на запасную.

— Пойдем вместе.

— Прикрывать буду.

Хвастанцев остался один около своей гаубицы.

У него последний патрон. Хвастанцев бережет его для последнего выстрела. А немецкий танк уже подполз к гаубице, наступил на ее стальное тело гусеницей, развернулся, размял колеса. Щелкнул боек бронебойки, но напрасно — патроны кончились. А танк был совсем рядом. Он утюжил огневую позицию разбитого орудия, заваливая землей ровики. Хвастанцев вскочил на колени, поднял гранаты и кинул их под танк.

Сержант, подорвав танк, убил и себя: гранаты разорвались рядом.

С запасных позиций батарейцы видели, как погиб Михаил Хвастанцев; через его рубеж враг не прошел.

Поднялся из окопчиков наводчик гаубицы комсомолец Бабичев. Он пошел навстречу танкам. Раненный, истекая кровью, Бабичев подполз к машине и подорвал ее гранатой.

Батарейцы продолжали сражаться. Они прочно удерживали свой рубеж, оросив его кровью павших смертью храбрых.

Враг был остановлен.

Танки на Сталинград не прошли…

Воздушная тревога была объявлена утром. Об этом оповестил дежурный местного штаба ПВО. Круто нажимая на «о», он несколько раз повторил:

— Городу объявлена воздушная тревога…

За последнее время ему довольно часто приходилось произносить эту фразу, и в городе уже все привыкли и к окающему голосу дежурного, и к далекому, глуховатому грохоту взрывов: немцы сбрасывали бомбы, не долетая до города.

Было 23 августа, воскресенье. Почти все жильцы большого четырехэтажного дома по улице Ломоносова находились в своих квартирах, и как только была объявлена тревога, все они поспешили в подвал, служивший бомбоубежищем.

На третьем этаже, в квартире № 6, жила Виктория Карпова, высокая, красивая женщина, работавшая бухгалтером в промкооперации. Сегодня, по случаю дня отдыха, она и ее маленький сын были дома. С утра они собрались съездить к бабушке на загородную Казанскую улицу, но теперь это пришлось отложить.

Когда по радио объявили тревогу, Виктория быстро одела мальчика и они побежали вниз. Десятка полтора женщин с детьми собрались в темном, душном помещении, где пахло застарелой плесенью и мышами.

Соседи уже привыкли встречаться в этом неуютном подвале. Обычно, просидев часа полтора, они дожидались отбоя и расходились по квартирам, чтобы снова приняться за свои домашние хлопоты.

Сегодня тревога долго не прекращалась. Сидящие в подвале люди вполголоса переговаривались между собой, а какой-то подросток все выбегал на лестницу и, вернувшись, сообщал:

— Зенитки бьют над Бекетовкой.

Или:

— Пока ничего не видать…

Но вот уже перед вечером он вбежал в подвал с криком:

— Летят! Девять штук! Из-за Волги…

Все в подвале притихли. Выстрелы зениток стали слышнее. Потом послышался нарастающий гул моторов, и вдруг, покрывая все звуки, раздался резкий свист, а вслед за ним — страшный грохот, от которого задрожали кирпичные стены подвала.

Первые бомбы, очевидно очень тяжелые, упали в центре города. Люди в подвале теснее прижались к углам. Заплакал чей-то грудной ребенок. Старуха из одиннадцатой квартиры громко читала молитвы. Взяв сына на руки, Виктория присела на ящик. Вздрагивая при каждом новом взрыве, она крепче прижимала к себе ребенка и нашептывала ему успокаивающие слова.