Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

Сурово выглядит сегодня площадь Павших борцов. Всего три дня назад здесь был бой с остатками вражеской армии. Баррикады, пересекающие площадь от Дома Коммуны до здания обкома партии, табуны вражеских машин. За трибуной в сквере, в глубоком снегу, торчат каски, окровавленные лохмотья немецких шинелей. На трамвайной линии стоят вагоны, изрешеченные пулями, осколками мин.

Сегодня на центральной площади собрались тысячи защитников города и жителей, чтобы отпраздновать славную победу. Мы видели мужественные лица солдат Сталинграда, выдержавших тяжкие испытания пятимесячной осады города. Рядом с артиллеристами, стрелками, саперами стоят рабочие сталинградских заводов, вместе с армией перенесшие все тяготы вражеской осады. Знакомые лица командиров сталинградских дивизий. Вон стоит в зеленой бекешке генерал Чуйков; в кургузой летной куртке — генерал Родимцев. Я здороваюсь с Чуйковым, поздравляю его с победой. Он отвечает крепким рукопожатием. Смуглое лицо командарма на жгучем ветру стало медно-красным. Подойдя к микрофону, он говорит, как трудно приходилось 62-й армии. Напряженно слушают командарма солдаты.

— Дни самых тяжелых испытаний для Сталинграда остались позади. Мы не сдали врагу волжскую крепость. Мы не сдали врагу города, носящего имя Сталина. Вовеки прославлены будут герои Сталинграда, чьей кровью завоевана победа.

Мы знаем, что историческая победа Сталинграда скажется на всем ходе войны. Теперь по приказу Верховного Командования, по велению нашей Коммунистической партии мы пойдем дальше, на запад.

Дивизия генерала Родимцева отмечает сегодня 140-й день своего пребывания в Сталинграде. Войдя в город, в первый же день дивизия отбросила врага, заняла центр города и Мамаев курган.

— Тогда, — говорит Родимцев, — я заявил командованию, что гвардейцы пришли в Сталинград и они скорее умрут, нежели оставят его. Мы не оставили города. Гвардейцы выстояли перед натиском, их упорство не сломили ни бомбы, ни снаряды, ни яростные атаки фашистов.

Здесь, на развалинах Сталинграда, мы клянемся нашей Отчизне, Коммунистической партии, товарищу Сталину бить врага и впредь по-гвардейски, по-сталинградски!

Ораторы напоминают, как весь советский народ, руководимый Коммунистической партией, помогал защитникам Сталинграда.

Рабочий Сиднев горячо благодарит войска от имени трудящихся города и дает клятву, что Сталинград будет восстановлен.

Сталинград выстоял, Сталинград победил. Какие нервы, какие сердца надо иметь, чтобы выдержать три месяца непрестанных и яростных штурмов врага! Но сердца советских солдат, защитников Сталинграда — крепчайшие и вернейшие в мире сердца — выдержали… Город, ставший в дни обороны центром фронтов, не согнулся, не пал.

Гремят на площади громкие радостные крики солдат и жителей Сталинграда в честь великой победы.

Во тьме ноябрьской ночи мы с майором Александром Левадой — ныне драматургом, а тогда, тоже, как я, корреспондентом фронтовой газеты — ехали поймой Дона, держали путь с хутора Гришинского на передовую…

Нас мотало в кузове бортовой машины на кипах плохо увязанных типографских листовок, и все наше внимание было отдано бензинному баку, поставленному у нас в головах, и насыщавшему и наши шинели и хлеб в вещмешках своим неистребимым запахом. С нами впервые увязался на передовую славный паренек Володя Стольников, — если память не изменяет, редакционный корректор, почти мальчик, бледненький, с чесоточным зудом и нервной экземой на пальцах. Он запустил себя без присмотра мамы, но тем не менее всю дорогу услаждал нас бетховенской «Застольной». Мы уговаривали Володю поберечь голосовые связки: «Они еще пригодятся тебе после войны», — а он все-таки пел и своим вдохновенным пением скрадывал время пути. Мы аплодировали, а деревья хлестали нас мокрыми ветками. И решительно ничто не предвещало, что завтра будет большой день…

Впрочем, оговорюсь: мы знали Обращение Военного совета, торжественный текст которого в листовках везли для срочной раздачи по войскам: «Отдан приказ! Час настал! Вперед на разгром врага!»

Все же это была привычная, сто первая фронтовая поездка, когда стараешься только сложиться калачиком, запрятавшись в поднятый воротник, с ватником в ногах, а рядом другие, и каждый жмется поближе к тебе, а ты к нему, угрелся, как сумел, и никто не следит за дорогой, на то в кабине есть командир, у него на коленях карта. Если уж он засомневается, не заплутались ли, ну, тогда остановит машину, и мы посоветуемся, заодно потопчемся, потолкаемся, чтобы согреться. И снова — «по коням!».

Помню, я бежал впереди машины на низком, изогнутом, наведенном саперами мосту через Дон и мне кричали «стой» часовые казаки.

На крутояре перед нами обозначились церковь и белые домики на набережной старинной казачьей станицы Усть-Медведицкой (в советское время переименованной в город Серафимович). За ним на холмистых высотах каким-то седьмым чувством угадывалась линия фронта. Там еще с ранней осени остановили врага, и выросла его полоса обороны — инженерно обустроенная и умно прикрытая системой дзотов, минных полей и проволочных заграждений. А за первой полосой на сотни километров вдоль берегов Дона — вторая, оборудованная по образцу первой.

Мы пронеслись по улицам — Буерачная, Чирская, Садовая. Мы знали адрес, но кого же спросить? Город был совершенно пуст… Каждый дом хлопал ставнями, бормотал жестью, стонал, как больной. Не к чему стучаться в дома: все и так настежь. Или вдруг надпись мелом поперек распахнутой двери: «Тоня, беги в горсовет немедленно, все уходят». Наконец мы наткнулись на двор, где таился десяток машин без фар. Часовой вскочил на подножку. Мы у коменданта.

Пока разгружали наш срочный груз, бригадный комиссар угостил чаем. Он был достаточно откровенен в характеристике сосредоточенной к бою огневой мощи. Сказал, что «концерт» начнется в считанные часы.

— Такого вы еще не видели.

Отогревая руки в жарко натопленной комнате, мы выглядывали свободное местечко на полу, где можно было вздремнуть еще часок-другой, а над нашими сонными головами срочно-раздавали валенки инструкторам, и они пересмеивались, выбирая из груды какие по ноге. Потом достались и нам, и Володя выбрал широченные… Но, конечно, и тут никто не догадывался, даже бригадный, что завтра будет особый день — День артиллериста. Он так всегда и будет именоваться. И наши взрослые дети и внуки, взрослеющие так же быстро, будут его отмечать как праздник страны.

И вот — семь часов двадцать минут. Медленно ползет секундная стрелка на ручных часиках командира артдивизиона. Еще можно успеть подумать, припомнить обиды пережитого… Пылающий деревянный Кексгольм, из которого прошлым летом мне пришлось уходить с подрывной железнодорожной бригадой, скатывавшей за собой пути под минометным обстрелом. Толпу голодных женщин, не покидавших хлебную очередь под артналетом в декабре у Петропавловской крепости. Керченский берег в мае сорок второго, когда до песчаной косы на горизонте морской пролив весь кипел и пенился под бомбовыми и пулеметными атаками «юнкерсов», а стайки рыбацких барок и катеров все равно отчаливали с ранеными на борту навстречу гибели…