Иван Падерин - На главном направлении [Повести и очерки]

— Куда ты прешься?! Весь сад погубишь! — крикнул Костя головному танку, хотя до него было еще очень далеко. А танк, огибая канаву, помчался прямо на батарею.

— Батарея! — лейтенант поднял руку. — По танкам… Огонь!

Прогремел залп, второй, третий. Головной танк волчком повернулся на месте и задымил. Остальные развернулись и начали строчить по опушке из пулеметов. Теперь зенитчики стреляли не по квадрату в воздухе, а по танкам.

Кто-то толкнул Костю в глубокую канаву, и он не мог уже видеть, что происходит там, наверху…

Вскоре к батарее подкатила легковая машина «виллис».

Из нее выскочил маленького роста подвижной человек. К нему подбежал лейтенант, держа руку под козырек:

— Товарищ генерал!..

Костя всех генералов представлял себе высокими и грозными, а этот вон какой добрый, и здоровается с лейтенантом за руку.

Это был генерал-майор Пожарский — командующий артиллерией 62-й армии. Появление неизвестных танков перед лесозащитной полосой он заметил со своего наблюдательного пункта еще до того, как зенитчики отразили атаку вражеских самолетов. Танки двигались в район тракторного завода. Пожарский приказал остановить их предупредительными сигналами по радио и ракетами. Но они не остановились.

Батарея зенитчиков по собственной инициативе открыла огонь по танкам и отогнала их. Это, как понял Костя, понравилось генералу.

— Молодцы, молодцы, зенитчики! — повторял генерал, вопросительно поглядывая на Костю: мол, чей это мальчик и почему оказался здесь? — Кто первый определил, что это танки врага?

— Вот он, — сказал лейтенант.

— Вы? — спросил Пожарский. — Кто вы такой?

— Рядовой пулеметчик Фомин, — взяв под козырек, ответил Александр Иванович.

— Имя, отчество?

— Фомин Александр Иванович.

— Молодец! — И, подумав, генерал еще раз спросил: — Фомин Александр Иванович?

— Так точно.

Повернувшись к лейтенанту, генерал приказал:

— Завтра же его ко мне с наградным листом.

— Он не наш, — смущенно сообщил лейтенант.

— А чей же?

— Я с пакетом от комиссара полка Титова, — доложил Фомин и вручил пакет.

У генерала Пожарского уже были кое-какие сведения о судьбе полка, прикрывавшего отход главных сил армии. Он был лично знаком с майором Пургиным и комиссаром Титовым, поэтому сию же минуту тихонько, чтобы не слышали зенитчики, начал расспрашивать Фомина, давно ли из полка и что там происходит.

Костя, услышав знакомую фамилию, кинулся было к Фомину, но его придержал наводчик, шепнув на ухо: «Не мешай, генерал разговаривает, надо знать устав».

— Товарищи, — обратился генерал к зенитчикам после короткой беседы с Фоминым, — враг собрал все свои резервы, в том числе и трофейные машины, чтобы выйти к Волге, захватить Сталинград и другие поволжские города. Эти машины, — генерал показал на горящие танки, — попали сюда с французского побережья. Это Дюнкерк. Английские и американские войска, отступая, бросили танки на берегу моря.

— А почему не потопили? — сердито буркнул кто-то из зенитчиков.

— Вы спрашиваете, почему не потопили? — генерал чуть задумался. — Со временем будет известно, но сейчас нам ясно одно: мы должны остановить врага своими силами. Сталинград сдавать нельзя! Товарищ Фомин, за примерную бдительность и находчивость награждаю вас золотыми часами, — закончил генерал и вручил часы.

— Спасибо, — сказал Фомин и, спохватившись, исправился: — Служу Советскому Союзу!

— Товарищ генерал! — произнес Костя неожиданно для всех и, вспомнив, что к генералу надо обращаться по всем правилам, забежал вперед. — Товарищ генерал, разрешите обратиться?

Пожарский будто ждал, что Костя подойдет к нему, и встретил его вопросом:

— А ты кто такой?

Но Костя, словно не слыша вопроса, торопился узнать самое главное:

— Папку моего не видели?

Пожарский подумал и, улыбнувшись, ответил:

— Видел.

— Взаправду?

— Взаправду… А он кто у тебя, папка-то?

— Майор.

— А как его фамилия?

— Такая же, как и моя, — Пургин.

— Пургин?! — повторил генерал и, взглянув на Фомина, помрачнел. В ту же секунду Фомин кинулся к Косте, но Пожарский жестом руки остановил его: молчите, все ясно.

Наступила минутная пауза.

После короткого раздумья генерал, положив руку на плечо Косте, предложил:

— Садись в машину, поедем.

— Далеко?

— Садись, к матери отвезу.

— Мама у меня умерла, а новую я не велел брать, — виновато объяснил Костя.

— Ух, какой ты грозный! — пошутил Пожарский и тут же кивнул шоферу: — Едем.

Машина тронулась и покатила к городу.

— До свидания, Костя! — успела крикнуть Надя, держа в руке его книги…

Генерал Пожарский по дороге на свой командный пункт думал о Косте. Он хорошо знал майора Пургина, его полк. То, что сообщил ему Фомин, вызвало в нем отцовское чувство к мальчишке, и он готов был сию же минуту дать телеграмму в Москву своей жене, что к ней едет мальчик — Костя Пургин. Но прежде надо было побеседовать с мальчиком, узнать его желание, расспросить о родственниках, посоветоваться… Однако начать беседу с Костей было не так-то просто: машина мчалась по горящим улицам, и мальчик был поглощен тем, что происходило в его родном городе.

Справа и слева — сплошные стены огня и дыма. Временами пламя и большие снопы искр закрывали дорогу. Прищурив глаза, Костя напряженно вслушивался в то, что говорил генерал своему шоферу. А говорил он ему про Костю. Кругом треск, грохот, да еще мотор гудит, и до Костиного слуха долетели лишь отрывки фраз:

— Сейчас в подземелье. Ночью… мальчика на переправу. Передай коменданту… Нет, лично переправь за Волгу…

Костя собрался было возразить: «Я не хочу за Волгу, я хочу к папе!», но в этот момент над головой пронеслось что-то свистящее, ревущее и так быстро, что Костя не успел произнести ни одного слова. Раздался взрыв.

Белый потолок, белые стены, справа и слева койки тоже покрыты белоснежными простынями. Кругом сплошная белизна. Даже лицо спящего соседа такое же белое, что сливается с белой наволочкой. Если бы у спящего не вздрагивали густые черные брови, Костя никогда бы не подумал, что рядом с ним лежит живой человек.

Отворилась дверь, на пороге показалась женщина в белом халате. У Кости зарябило в глазах, и он закрыл их.

Проснувшись в другой раз, Костя определил, что лежит у окна. Сдвинув марлевую занавеску, вздрогнул. Снег? Нет, это не снег. Мелкие хлопья, как снежинки, кружились перед стеклами, оседали на переплетах рамы, заслоняя солнце. Это летел пепел из горящего Сталинграда. «И на улице бело», — с содроганием подумал Костя и отвернулся от окна.

В госпитале было тихо. Сосед с черными бровями уже ходил по палате и, увидев, что Костя открыл глаза, подсел на край койки.