Иван Падерин - На главном направлении [Повести и очерки]

Наконец стало смеркаться, и Фомин направился к штабу. Он торопился встретить Пожарского по дороге между штабом и основным наблюдательным пунктом. И не просчитался.

Всегда подвижной и легкий на ногу, генерал Пожарский шел тихо, опустив усталую голову на грудь. Вспыхнувшая ракета осветила его запыленное лицо с потрескавшимися губами и воспаленными глазами. Шинель, каска, почерневший бинт на поврежденной руке — все говорило о том, что в минувший день генерал не раз побывал под бомбежкой и обстрелом.

— Ну что ж, пойдем, порадую, — сказал Пожарский, здороваясь левой рукой.

В своем блиндаже генерал развернул перед Фоминым карту, испещренную синими стрелами вражеских колонн, устремившихся к Сталинграду. Местами эти стрелы достигли города: одни сходились у центра Сталинграда, другие — в районе элеватора. Много стрел со значками «танки», «пехота» воткнулось уже в рабочий поселок тракторного завода. Но не это привлекло внимание Фомина. Он следил за карандашом генерала, который красным пунктиром обозначал извилистую линию от Россошек до Мокрой Мечетки. Поставив огненно-красный кружок на окраине рабочего поселка, генерал произнес:

— Вот они где теперь, твои однополчане…

У Фомина не нашлось слов, чтобы выразить чувство радости.

— Теперь можешь идти к своим, — слегка улыбаясь, предложил Пожарский и, видя, что Александр Иванович готов бежать, кивнул на стул: садись, мол, сначала побеседуем.

Александр Иванович присел.

— По приказу командующего армией, — не торопясь, начал Пожарский, — твой полк отводится в резерв. Нужно пополниться оружием, боеприпасами и личным составом. Передай командиру полка — к нему идет пополнение… Да, кстати, скажи Титову — он теперь командует полком, — что мы придаем ему самый лучший артиллерийский дивизион. А насчет Кости…

— Товарищ генерал, — прервал Пожарского Фомин, — за судьбу Кости Пургина я отвечаю перед комиссаром Титовым. Я хотел отправить его к себе домой…

— Ну вот что, Александр Иванович, о Косте как-нибудь потом посоветуемся, а сейчас иди в полк…

Явившись в полк к Титову, Александр Иванович в ту же ночь был направлен на паромную переправу — встречать пополнение.

В первой маршевой роте его внимание привлек высокий, плечистый бронебойщик Михаил Зернов.

Когда над причалами вспыхнул ослепительно яркий свет фонаря, сброшенного на парашюте с немецкого бомбардировщика, и люди побежали в разные стороны, прозвучал властный голос Зернова:

— Ложись, замри!..

Взяв у товарища винтовку, Зернов двумя меткими выстрелами погасил фонарь.

— А теперь можно встать, — как бы между делом, шутя, сказал он. Такое спокойствие бронебойщика понравилось Александру Ивановичу. И, как только рота пришла в полк, он тотчас же представил бронебойщика Зернова командиру полка Титову.

— Откуда родом? — спросил Титов бронебойщика.

— Из Сибири.

— Воевал?

— Малость.

— Сколько же?

— Сто дней в Севастополе и здесь две недели.

— Как здоровье?

— Отремонтировали вроде солидно, больше недели в Ахтубинском госпитале нежился.

— Нежился, — с улыбкой повторил Титов — Вот что, товарищ Зернов, дня через четыре мы снова вступим в, бои. Сейчас занимаем запасные позиции: надо хорошо окопаться, построить блиндажи, рассказать бойцам нового пополнения о том, как надо бить врага наверняка, передать им свой опыт. У нашего полка тоже есть хорошие традиции. — Титов посмотрел на Александра Ивановича. — Традиции гвардейского полка…

Слушая Титова, Александр Иванович вспомнил, с какой настойчивостью учил майор Пургин пулеметчиков и как, в последний раз проверяя сектор обстрела пулеметной точки, он сказал: «Хорошо», а комиссар добавил: «И прочно». «Да, мне надо возвращаться в свою пулеметную роту, — подумал Фомин, — к своему пулемету…» И в этот момент Титов, как бы между делом, передал ему листок бумаги — приказ. В приказе говорилось: «Пулеметчику Фомину Александру Ивановичу присвоить звание — гвардии сержант и назначить командиром комендантского взвода».

Это было в ту ночь, когда Костя вернулся в Сталинград.

Ночь, а от пожаров светло, как днем.

Проходя через сквер Дворца пионеров, где был фонтан с хороводом скульптурных фигур — девочек и мальчиков, Костя подумал, что он заблудился: от всей скульптурной группы остался только один мальчик, да и у того вместо рук из плеч торчали металлические стержни. Сам дворец разрушен до основания, разбит на куски, как фарфоровая игрушка, которую будто нарочно кто-то долго топтал коваными каблуками.

Всюду груды камней, кирпича да глубокие воронки от бомб и снарядов.

Возле старой мельницы, под горящей эстакадой, Костя заметил санитаров с носилками. Чтобы не попасться им на глаза, спустился в канаву и тут же встретил передвигающегося на локтях человека в военной форме. Это был лейтенант. Он куда-то торопился, не замечая, что перед ним глубокая, с крутым обрывом воронка.

— Дядя, куда вы? Там яма!

Лейтенант приподнял голову и, не ответив, уткнулся лицом в песок. Костя подошел к нему и вздрогнул: лейтенант без ноги, вместо ступни и голени — узлы бинтов с пятнами крови.

Прибежавшие сюда два санитара подхватили лейтенанта на руки, но он сильно рванулся и отшвырнул их от себя.

— Вперед, за мной!

— Товарищ лейтенант, на вокзале немцы, — попытался уговорить санитар раненого, но тот и слушать не хотел.

— За мной! — кричал он, вырываясь из рук санитаров.

Передвигаясь вдоль берега к заводскому поселку — к родным местам, Костя почти ничего не видел: он не мог позабыть безногого лейтенанта, а в ушах звучало: «Вперед, за мной!»

Развалины, баррикады загородили все улицы и переулки. Чтобы попасть на улицу, ведущую к Тургеневской, Косте пришлось сделать большой крюк. На каждом шагу под его босые ноги попадали острые осколки, колючие камни и рваное железо.

Спустившись в овраг Долгий, Костя рассчитывал, что тут он быстрее пройдет к рабочему поселку. Ему хотелось как можно скорее попасть на свою улицу. Однако и здесь, в овраге, не разбежишься: камни, комья земли, арматура взорванного моста… Преодолевая завалы и узкие места, Костя перепрыгивал с камня на камень, с валуна на валун, точно на болоте с кочки на кочку.

Впереди высокий яр, за которым должен был показаться взвоз, а там до родного поселка — рукой подать. Глядя вперед, Костя с замиранием сердца думал о встрече с отцом, которая, по его расчетам, должна состояться именно там, на Тургеневской улице.

«Скорей, скорей вперед!» — подгонял он себя.

Вдруг возле камня, на котором стоял Костя, что-то зашевелилось, ожило и начало подниматься… У мальчишки захватило дыхание, подкосились ноги, и, отскочив, он испуганно попятился, еще не веря тому, что произошло. Невдалеке взметнулось пламя. Оно осветило спину поднявшегося бойца, на запыленной шинели которого Костя заметил отпечаток босой ступни. «Это мой след», — догадался он и притаился. А поднявшийся боец постоял несколько секунд и снова приник к земле, свернувшись таким же клубком, как и другие спавшие здесь бойцы, которых Костя принял за камни.