Уильям Эш - Выбор оружия

— Да, — неуверенным тоном, — по-моему, это был ваш долг.

— А также сделать все возможное, чтобы успешно эту тактику проводить.

— О чем вы, Томас?

— Вы же знаете, я сам был в плену во время войны. Помню, какое подавленное настроение у людей, когда их схватят. И мне казалось, что было бы ошибкой не воспользоваться психологическим состоянием пленного и не попробовать обработать его в духе, желательном для вас и П. Г.

— Это еще что?

— Я же сказал, что пока выжал не очень много; но все-таки установил неплохой контакт.

Брэндт наклонился вперед, брови сдвинулись, прорезав лоб двумя глубокими складками.

— Что-то я не припоминаю рапортов на эту тему.

— Я их еще не отсылал. Хотел дать вам в собственные руки, когда будете здесь. — И добавил, словно в свое оправдание: — Все записано слово в слово — каждая беседа.

— Так, — важно промямлил Брэндт. — Мне трудно судить, пока я не узнаю все подробности. Но вот что я вам скажу. — Он отодвинулся от стола, этим движением словно желая отстраниться от гнева, который может навлечь на себя сверху Томас. — Скажу, что вы пошли на большой риск. П. Г. может счесть, что вы не повредили делу; но может и решить, что и повредили. Это мы еще посмотрим. А пока надо ускорить отправку пленного в Рани Калпур.

— Именно, сэр. Допустим, — здесь Томас перешел к самой трудной части, — допустим на минуту, что П. Г, и вы, разумеется, прочтя мои рапорты, придете к выводу, что я действую правильно. Это будет означать, что мне можно продолжать, верно? Ведь любой, кто займет мое место, неизбежно потеряет время, чтобы достичь того, чего я уже добился. — И добавил обезоруживающе: — Я говорю, конечно, чисто предположительно, что, может быть, вы оба пожелаете принять такое решение.

— Не имею никакого желания принимать его самостоятельно, уверяю вас. И не собираюсь служить посредником между вами и П. Г. — В знак неудовольствия у Брэндта втянулись щеки и губы, и на миг он стал похож на скандализованного старичка. — Конечно, — сердито продолжал он, — дело, видно, зашло так далеко, что мне ничего не остается, как отозвать вас для личных объяснений.

— В таком случае не о чем больше и говорить. Если вы освободите меня…

Тут Брэндт понял, что его завлекают в ловушку и сейчас придется принимать решение.

— Все это очень хорошо, но нельзя же вот так сразу найти заместителя. Да и с чего вас надо замещать? — Мне не хотелось бы оставлять лагерь в руках туземцев, и я не сделаю этого без приказа высшего начальства. Если вы считаете, что так надо… — Послушайте, Томас. Я уверен, что вы только и мечтаете проехаться в столицу всякий раз, когда вам в голову приходит очередной бредовый проект, но наше ведомство так не работает.

— Понимаю, сэр, — он словно нехотя соглашался остаться.

— О господи! И почему только его не убили? — вздохнул Брэндт. — Несколько строк в газете, и делу конец.

— Но ведь это же нам на руку!

— Значит, он готов признаться, что он изменник?

— Не совсем так. Но у него появились сомнения в методах, которые пускают в ход мятежники.

— Охотно верю; особенно теперь, когда они терпят поражение.

— Более того. У меня твердое впечатление, что у него были разногласия с другими главарями по поводу этичности некоторых их действий. У него какое-то двойственное отношение к ним. На этом я и играю.

— Ну знаете, Томас, лично я не стал бы копаться в мыслях подобного человека. Если он готов на суде полностью признать свою измену…

— Боюсь, что нет… пока. Надо каким-то образом заставить его прийти к этому.

— Например, обещать помилование?

— Нет. Он не ищет послаблений для себя.

— Вы что-то уж слишком высокого мнения об этом типе. Я б даже сказал, он лучше вас сумел использовать ваши с ним беседы.

Томас ответил не сразу, надо было сначала совладать с раздражением.

— Вряд ли он когда-нибудь признает несправедливой цель мятежа — речь может идти только об ошибочных путях. Но нам ничего другого и не нужно; а чтобы он согласился, необходимо доказать, что иной путь действительно существует.

— Доказывать что-то пленному, убеждать его? Да кто обязан перед ним оправдываться! Как раз наоборот… — Брэндт угрюмо покачал головой. — Ну и заварили же вы кашу! Совершенно все запутали.

— Но если мы изменим его точку зрения, это повлияет и на тех, кто думает, как он.

— Бога ради, Томас, я же сказал, этого парня надо было заставить признать свою вину. Таково мнение П. Г. и мое. И незачем доказывать нам, что мы правы. Ближе к делу, если можно. Куда вы клоните?

— А вот куда, — Томас перевел дыхание. — Мы сообщили в газетах о своем намерении дать частичное самоуправление, объявить амнистию…

— Если будет восстановлен порядок. Не забывайте этого.

— Но выдвинуть условия — тоже путь к восстановлению порядка. Ведь мы уже ведем переговоры о том, чтобы предоставить определенные полномочия временному правительству.

— Как мило, что вы стараетесь держать меня в курсе нашей политической стратегии, Томас, — тяжело сострил Брэндт. — Только, извините, я что-то не могу уловить, при чем тут ваш пленный.

— Но он же отличный посредник! — Наконец-то он открыл заветный план, который так ревностно пытался осуществить. — Когда дойдет до переговоров об амнистии с теми, в джунглях, нам не найти лучшего парламентёра. Надо убедить его в искренности наших намерений, ведь он — единственный, кто сумеет убедить их. Неужели вы не видите, — нетерпеливая горячность прорвалась сквозь осмотрительность, — у нас в руках может оказаться средство прекратить эту бесплодную, трагическую вооруженную борьбу? — Но на лице собеседника не отразилось ничего: то ли он не понимал, то ли делал вид, что не понимает, и старался выиграть время. — Я не говорю, что это непременно удастся, — поспешно добавил Томас, — но может и удаться. А если нет, мы все равно ничего не теряем.

— Но откуда вы взяли, что мы хотим прекратить войну раньше, чем полностью истребим мятежников?

— Откуда вы взяли, будто мы только и мечтаем, чтобы они сложили оружие, вышли из своих укрытий и взявшись за политическую агитацию?

— Да ведь они все равно уже так делают. — Радостное возбуждение Томаса сразу увяло. — Некоторые тайком пробираются из джунглей в селения и ведут работу среди крестьян. А если заставить их принять амнистию, им придется действовать в открытую, на условиях, которые продиктуем мы.

— Чтобы можно было сажать их за решетку перед каждыми выборами — так, что ли, вы полагаете?

— Нет, — отрезал Томас, — вовсе не так. Я надеюсь убедить пленного, что свои предложения мы делаем чистосердечно; но только в том случае, — глаза его сузились, встретившись с бегающим взглядом инспектора, — если я сам буду в этом уверен.