Виктор Некрасов - В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями]

Он прикуривает, придерживая пальцами мою цыгарку. Глубоко затягивается. Выпускает дым толстой, сильной струей.

— В общем Максимов сказал — разыскать вас и итти на соединение с ним.

Ширяев вытаскивает карту.

— На соединение с ним? В каком месте?

— Со штадивом связь потеряли. — Игорь скребет затылок мундштуком. — Максимов сам принял решение. Повидимому, штадив от нас отрезан. Последнее место его было километров двадцать от Ново-Беленькой. Но до Ново-Беленькой мы так и не дошли.

— А где сейчас немцы?

— Немцы? Яичницу жрут километрах в десяти-двенадцати отсюда. И шнапсом запивают.

— Много их?

— Хватит! Машин сорок насчитали. Все пятитонки, трехосные. Считай по шестнадцать человек — уже шестьсот пятьдесят.

— А куда движутся?

— Не докладывали. Оттуда две дороги. Одна сюда, другая — вроде грейдера — на юг.

— А Максимов куда приказал?

Игорь тычет пальцем в карту.

— На Кантемировку. Вернее, до села Хуторки. Если там не застанем, тогда строго на юг, на Старобельск.

Подымаем бойцов. С большой дороги сворачиваем. Идем проселком. Кругом, насколько хватает глаз, высокие, сгибающиеся под тяжестью зерен, хлеба. Бойцы срывают колосья, растирают в ладонях, жуют спелые, золотистые зерна. Высоко в небе поют жаворонки. Идем в одних майках — в гимнастерках жарко.

Оказывается, все произошло совершенно неожиданно. Пришли в какое-то село. Расположились. Игорь был с третьим батальоном. Второй где-то впереди, километрах в пяти. Стали готовить обед. Проходящие через село раненые бойцы говорили, что немец далеко — километрах в сорока: сдержали как будто.

И вдруг оттуда, из села, где расположился второй батальон, — танки. Штук десять-двенадцать. Никто ничего не понял. Поднялась стрельба, суматоха. Откуда-то появились немецкие автоматчики. Во время перестрелки убило майора и комиссара. Три танка подбили. Автоматчиков из села выгнали. Заняли круговую оборону. Тут-то Максимов и послал Игоря за нами. Как раз когда он выезжал из села, немцы перешли в атаку — десятка два танков и мотопехота, машин с полсотни. По пути Игоря обстреляли. Ранили лошадь. Откуда у него царапина на щеке, он и сам не знает. Ничего не чувствовал.

Пересекаем противотанковый ров. Громадными зигзагами тянется он по полю, теряясь где-то за горизонтом. Земля еще свежая, — видно, недавно работали. Траншеи чистенькие, аккуратные, растрассированные по всем правилам, старательно замаскированные травой. Трава зеленая, сочная, не успела еще высохнуть.

Все это остается позади — громадное, ненужное, никем не использованное.

Так идем целый день. Иногда присаживаемся где-нибудь в тени под дубом. Потом опять подымаемся, шагаем по сухой, серой дороге. Воздух дрожит от жары. Одолевает пыль. Проведешь рукой по лбу — рука черная. Тело чешется от пота. Гимнастерки у бойцов мокрые насквозь. Портянки — тоже. Даже курить не хочется. Неистово звенят кузнечики.

В каком-то селе бабы говорят, что час тому назад проехали немцы, машин двадцать. А вечером мотоциклистов видимо-невидимо. И все туда — за лес…

Положение осложняется. С повозками приходится расстаться. Снимаем пулеметы, патроны раздаем бойцам на руки. Часть продуктов тоже оставляем — ничего не поделаешь.

Ночью идет дождь — мелкий, настойчивый, противный.

На рассвете наталкиваемся на полуразрушенные сараи. Повидимому, здесь была птицеферма — кругом полно куриного помета. День начинается пасмурный, сырой. Мы озябли, в сапогах хлюпает, губы синие. Но костров разжигать нельзя, — сараи просматриваются издалека.

Я не успеваю заснуть под натянутой плащ-палаткой, как кто-то носком сапога толкает меня в ноги.

— Занимай оборону, инженер. Фрицы.

Из-под палатки видны сапоги Ширяева — собранные в гармошку, рыжие от грязи. Моросит дождь. Сквозь стропила видно серое, скучное небо.

— Какие фрицы?

— Посмотри — увидишь.

Ширяев протягивает бинокль. Цепочка каких-то людей движется параллельно нашим сараям километрах в полутора от нас. Их немного — человек двадцать. Без пулеметов. Должно быть, разведка.

Ширяев кутается в плащ-палатку.

— И чего их сюда несет? Дороги им мало, что ли? Вот увидишь, сюда попрут, к сараям.

Подходит Игорь.

— Будем жесткую оборону занимать? А, комбат?

Он тоже, повидимому, спал, — одна щека красная, вся в полосках. Ширяев, не поворачивая головы, смотрит в бинокль.

— Уже… Подумали, пока вы изволили дрыхнуть. Люди разложены, пулеметы расставлены. Так и есть… Остановились.

Беру бинокль. Стекла замокли, видно плохо, приходится все время протирать. Немцы о чем-то совещаются. Поворачивают в нашу сторону. Один за другим спускаются в балочку. Возможно, решили итти по балке. Некоторое время никого не видно. Потом фигуры появляются ближе. Вылезают из оврага, идут прямо по полю.

— Огня не открывать, пока не скажу, — вполголоса говорит Ширяев. — Два пулемета я в соседнем сарае поставил, оттуда тоже хорошо.

Бойцы лежат вдоль стены сарая, у окон и дверей. Кто-то без гимнастерки, в голубой майке и накинутой плащ-палатке взгромоздился на стропила.

Цепочка идет прямо на нас. Можно уже без бинокля различить отдельные фигуры. Автоматы у всех за плечами. Впереди — высокий, худой, в очках, должно быть, командир. У него нет автомата, — на левом боку пистолет. У немцев он всегда на левом боку. Слегка переваливается при ходьбе — видно, устал. Рядом — маленький, с большим ранцем за спиной. Засунув руки за лямки, курит коротенькую трубку и в такт походки кивает головой, точно клюет. Двое отстали. Наклонившись, что-то рассматривают.

Игорь толкает меня в бок.

— Смотри… видишь?

В том месте, где появилась первая партия немцев, опять что-то движется. Но пока трудно разобрать — мешает дождь.

И вдруг над самым ухом:

— Огонь!

Передний, в очках, тяжело опускается на землю. Его спутник — тоже. И еще несколько человек. Остальные бегут, падают, спотыкаются, опять подымаются, сталкиваются друг с другом.

— Прекратить!

Ширяев опускает автомат. Щелкают затворы. Один немец пытается переползти. Его укладывают. Он так и застывает на четвереньках, потом медленно валится набок. Больше ничего не видно и не слышно. Так длится несколько минут.

Ширяев поправляет сползшую на затылок пилотку.

— Закурим?

Игорь ищет в кармане табак.

— Сейчас опять полезут.

Он вытягивает рыжую круглую коробку с табаком. Немцы в таких носят масло и повидло.

— Ничего, перекурить успеем. Все-таки веселее. — Ширяев скручивает толстенную, как палец, цыгарку.

— Интересно, есть ли у них минометы. Если есть, тогда…

Разорвавшаяся в двух шагах от сарая мина не дает окончить фразу. Вторая разрывается где-то за стеной. Третья бьёт прямо в сарай.