Павел Загребельный - Европа-45. Европа-Запад

— Клодина,— сказал он, наклоняясь к ней,— Клодина, я люблю тебя.

Дон Гайярдоне цитировал чьи-то стихи. Длинные и многословные стихи, которые были лишены для этих юных людей всякого смысла. Зачем длинные стихи, если достаточно одного слова?

— И я тебя люблю,— прошептала она.

Пиппо сжал ей руку.

— Знаешь что? — вдруг сказала она.— Давай пойдем к моей матери.

— Так сразу и пойдем? — удивился он, вспомнив, что ехал к своей маме и не добрался до нее.

— Так сразу и пойдем. Я не отпущу тебя!

Он хотел сказать, что тоже никуда не отпустит ее от себя, но промолчал. Генуя тонула сегодня в радости и забавах, а он утонул в наибольшей радости своей жизни.

— Чего же ты молчишь? — дернула его за руку Клодина.

— Идем,— сказал он.

— Сейчас же!

— Ладно.

— Вы меня оставляете? — жалобно спросил дон Гайярдоне.— Неужели вам не нужен свидетель?

— Какой свидетель? — удивилась Клодина.

— О, свидетель перед богом и людьми! Чтобы чистота не была фальшью, а правда — грехом. Вы идете к своей матери, а от нее — к священнику.

— Откуда вы взяли, что мы пойдем к священнику?

— Потому что вы поженитесь.

— Но мы этого не говорили!

— Этого и не нужно говорить. Достаточно того, что вы идете к своей матери. Или, может, вы не хотите взять свидетелем дона Гайярдоне? Боитесь его болтливости? Но если хочешь, чтобы курица снесла яйцо, терпи ее кудахтанье.

Клодина посмотрела на Пиппо: что говорит этот странный старик? Неужели это все правда?

Пиппо усмехнулся и прикрыл веками глаза. Правда.

— Ты где-нибудь видел такие ноги?

— Только в кино.

— Ну так насмотрись наяву.

— Смотрю.

— Ну и что?

— Ну и ничего.

— Как это ничего? Может быть, ты скажешь, что у меня ноги некрасивые?

— Красивые.

— Может быть, скажешь — не прямые?

— Прямые.

— Видишь, какие они, когда я без юбки?

— Вижу, если это не видение.

— Я тебе покажу, видение. А теперь — в юбке.

— Смотрю.

— Что ты видишь?

— Юбку.

— А ноги?

— И ноги.

— Но теперь они кривые?

— Н-ну...

— Признавайся: кривые?

— Слегка.

— Не слегка, а очень. Совсем кривые!

— Ну хорошо. Совсем кривые.

— Так что ж это такое, хотела бы я знать?

— Очень просто: кривые ноги. Немного.

— Не повторяй мне этих ужасных слов. Скажи лучше — кто виноват?

— М-м... не знаю.

— А если подумать?

— Н-ну... очевидно... юбка.

— Которую ты мне подарил!

— Которую я тебе подарил.

— Так что же мне теперь делать с ней?

— Очевидно, ходить без юбки.

Оба расхохотались.

Юджин и Тильда были беспечно счастливы.

На кухонном столике Тильде бросилась в глаза красная мельничка для кофе. Она усмехнулась, вспомнив, как мучила ее эта мельничка всего несколько дней назад. Боже правый, какие только мелочи могут портить человеку жизнь! Мельничка для кофе, красная мельничка для кофе, примитивная, маленькая машинка...

— Мы выбросим эту мельничку, когда поедем в Штаты? — спросила она.

— Эту? — Юджин потрогал машинку.— Конечно, выбросим. В Америке мы купим лучшую. В Америке есть все и все лучше. Зачем нам эта мельничка?

— Я тоже так подумала: зачем нам эта мельничка?

— Вообще ничего не нужно! Я сброшу с себя мундир и натяну дикий мех. Буду троглодитом, пещерным человеком. Схвачу тебя, как самый лакомый кусок, и потащу в свою пещеру.

Хотя нет! Я оказал большую услугу Штатам. Меня наградят наивысшим американским орденом, меня пригласит президент в Белый дом и будет поить шампанским. Мы вдвоем поедем в Белый дом пить шампанское.

Нет! Провались оно, это шампанское!

Мы поедем с тобой в горы Швейцарии или Тироль. В снега. Там есть цветок, который растет под снегом. Растапливает своим дыханием снег, делает в нем ледяной гротик и расцветает. Представляешь — цветок под ледяным колпачком!

— Это, наверное, эдельвейс, любимый цветок фюрера?

— Сольданелла! Сольданелла, а не эдельвейс, черт бы его побрал, твоего фюрера!

— Он такой же мой, как твой. Это я страдала от гитлеровцев, а не ты, и не смей, пожалуйста, говорить всякую чушь!

— Ты уже рассердилась?

— Как же не сердиться, когда ты говоришь такие вещи! Ты ведь обещал мне...

Он снова обнял ее, крепко сжал, не дал договорить.

— Молчи! Все, что обещал,— выполню. Я никогда не представлял, что женщина может быть такой сладостной, как ты, Гильдхен!

«Финк!—подумала она с ужасом.— Финк говорил так же! Неужели все возвращается? Неужели никогда нельзя убежать от того, что было?»

— Есть прекрасное индийское слово — скво. Это означает: женщина. Ты будешь моею скво! Согласна? Зачем придуманы мужчины и женщины? Чтобы мужчины были муж-чинами, а женщины — скво!

— У тебя ведь была невеста в Штатах,— сказала она вслух.— Не могло не быть у тебя невесты!

— Невеста? Ха! — Он еще крепче сжал Тильду.

Невеста в Штатах! Почему он должен жениться на какой-то там Сюзи или Мерлин? Только потому, что фермы их родителей стоят по соседству с фермой его отца? И, вероятно, так оно и было бы, не будь этой войны да еще если б американские ребята не рассыпались по всему миру. Теперь конец! И Сюзи, и Мерлин, и всему конец! Хвала богу! Американцы могут связать свою судьбу с кем пожелают и могут жить где захотят. Пока сидели дома, видели только своих девушек и свою Америку — довольствовались этим. А нынче увидели широкий свет — и уже Америки им мало. Мало американских девушек, и ему, Юджину Вернеру, тоже, оказывается, мало.

— Мы обвенчаемся здесь! — воскликнул он.— Не ехать же для этого в Штаты. Поженимся здесь, а домой поедем уже как муж и жена. Согласна?

Она перевела взгляд на стол и увидела мельничку для кофе.

— А ребенок?

— Заберем с собой.

— А что скажут у тебя дома?

— А ничего не скажут.

— И кроме того... я должна... видишь ли, тут не обойдется без этого... нужно поехать к господину Скибе...

— К Скибе? А чего ж, поедем. Я еще должен извиниться, что не смог быть на открытии памятника.

— Но как он посмотрит на это?

— На что?

— Ну, на наш брак?

— А как он должен смотреть? Разве он не желает мне счастья? Да и тебе тоже?

— А ребенок?

— Едем, вот и все! Не терплю откладывать!

— Но ведь Дори спит.

— Бери спящую. Давай я возьму!

Он бросился в спальню, схватил ребенка, схватил так, что Тильда испугалась, как бы он не разбудил девочку, но та спала крепким сном.

Скиба был не один. В той самой комнатке, где еще совсем недавно так неожиданно сошлись Михаил, Юджин и покойный пан Дулькевич, сидели Вильгельм и женщина.

— Знакомьтесь,— сказал Михаил,— это Маргарита, жена Вильгельма.

«Ничего кусочек оторвал,— подумал Юджин.— Вот тебе и узник фашизма!» — Он засмеялся своим мыслям, хлопнул Скибу по плечу и воскликнул: