Станислав Калиничев - У «Волчьего логова» [Документальная повесть]

Так они прожили больше десяти дней. Но каждый день пребывания раненых в селе был сопряжен с большим риском. Едва поправился Саша Блохин, его забрали в отряд. Потом Сергей с Игорем приезжали за Волынцом. Но привезенные ему сапоги оказались тесными. Сергей предложил брату свои сапоги. Но Петро отказался.

— Еще не хватало, чтобы ты простудился. В другой раз заедете.

У Довганя положение было серьезное: беспокоили мелкие осколки, глубоко засевшие в ноге. Его Игорь отвез к Марфе Давыдовне. Вечерком подошел Аникеев и оказал партизану помощь.

После ухода Аникеева Довгань собрался было снова лезть на чердак, чтобы подремать до вечера, но в это время увидел на улице знакомую фигуру Григория Блохина. Марфа Давыдовна еще ночью, едва Петро с Игорем переступили порог ее хаты, со слезами рассказала, что Митю Блохина замучили в гестапо. А Гришу выпустили. Только он какой-то «не такой» стал…

Тогда Петро так и не понял, каким именно стал Григорий. И теперь со смешанным чувством любопытства и волнения ждал, когда тот войдет в хату.

Вот он скрипнул входной дверью и переступил порог. Поздоровался и устало опустился на стул. Марфа Давыдовна ушла, чтобы дать возможность мужчинам переговорить. Довгань не узнавал Григория. Он привык его видеть подтянутым, собранным, сильным. А теперь перед ним сидел обмякший, раздавленный человек с пустыми, поблекшими глазами. Довгань стал его расспрашивать, кто их пытал, какими сведениями интересовались фашисты, каким образом ему удалось вырваться.

— Не беспокойся… Я никого не выдал… А больше не спрашивай. — И вдруг сорвался, хриплой скороговоркой, глотая окончания слов, стал говорить: — Что они делали, что они делали! Вы как хотите, а я не могу больше, не могу больше! Ну почему они меня не убили! Я никогда ни о чем так не мечтал, как о смерти…

Григорий умолк, нахмурился, а потом встал и, не сказав ни слова, вышел из дому.

Довгань еле дождался сумерек. Он знал, какими дорожками ездит Игорь, и, с трудом доковыляв до кустиков, стал ждать. Он был рад, что благополучно выбрался из дома Марфы Давыдовны. Ведь Григория выпустить могли только с одной целью — выследить круг его знакомых.

Игоря пришлось ждать долго. Наконец он приехал, помог Петру сесть в сани.

— Сегодня утром двое наших пропали, — сказал он.

— Как пропали?

— А так… Послал Мессарош их за чем-то в Калиновку. Троих: Колю — военнопленного, с аэродрома который, Леню Толстихина — эвенка, и Герфана Кильдиярова — татарина. Ни одного местного с ними. Ну, хлопцы и заблудились в лесу. А потом заспорили. Леня говорит, что надо налево идти, а те двое — направо. В общем, так и не договорились. Разошлись в разные стороны. Леня пришел в отряд, а те двое где-то еще блукают…

— А еще какие новости? Ты что-то недоговариваешь.

— Да… понимаешь, по селу пошел слух, что тебя убили. Откуда? Не знаю. В общем, твоя мать ходит по селу как вроде того… не в своем уме. Плачет, у всех спрашивает, собирается завтра в гестапо пойти. Там, говорит, все знают, может, хоть мертвого разрешат последний раз посмотреть, может, похоронить отдадут.

Петро представил себе, как ходит по селу безутешная мать, представил себе, к чему это может привести, и сказал:

— Завези меня, Игорь, домой. Я день у матери побуду, а вечером сам доплетусь до Томчука. Мне бы еще хоть денечек-два отлежаться.

Игорь подъехал к довганевскому саду.

— Иди по тропе. Чтоб следов не было, — посоветовал Петру и покатил дальше.

Довгань постучал в окошко. Поднялась занавеска, и показалось усатое лицо отца. Луна светила вовсю, и разглядеть контуры фигуры человека было нетрудно. Занавеска опустилась. Петро прошел к сеням. Он слыхал, как открывалась дверь из комнаты, как лязгнул засов. Отец дал ему руку, помогая переступить порог. И все молча.

И вдруг из-за его спины мать:

— Сынок! Живой!

Дед Трофим зажал ей ладонью рот и оказал шепотом:

— Ну что ты! Разве можно шуметь!

— Петя! — уже, прошептала мать. — Сыночек…

Она провела его в комнату, помогла раздеться, потом спохватилась и стала выставлять на стол ужин. Сама села в углу, подперла щеку рукой и все смотрела на сына. Как он ест, как разговаривает с отцом.

Завесив детскую кровать, она растопила печь, сняла все с сына, дала ему взамен кожух. Она стирала, маячила по комнате, подавала на стол, а глаза все время были прикованы к Петру. И все, что делала, делала незаметно, молча, не мешая мужскому разговору. Петро, например, стягивал рубашку, не глядя подавал ее матери, а сам в это время или что-то говорил, или слушал, что говорит отец. И такой уют в душе у Петра, такое спокойствие…

Где-то перед утром, надев чистое отцовское белье, Петро завернулся в кожух и полез на чердак спать. Все его вещи мать убрала с глаз — на всякий случай.

Разбудили Довганя выстрелы. Прислушался… Вспорола тишину пулеметная очередь. Стреляли, судя по всему, в селе. Петро кубарем скатился с чердака и запрыгал на одной ноге от боли. Прыгал на одной — болела другая. Быстро стал собираться. Это или облава, или кого-то из партизан преследуют.

— Не спеши, — сказал отец, — я выйду посмотрю. Если вздумаешь бежать, лучше сразу через улицу и по садам в лес. Но пока подожди.

Вернулся он побледневший, озабоченный.

— В селе фашисты. Надо бежать.

— А где стреляют? — опросил Петро.

— Не знаю. На краю села. Под лесом. Бежать надо немедленно.

В это время распахнулась дверь, и в хату влетела Катя Белая.

— Ой, тетя Юзя, беда! Немцы окружили Томчукову хату. А ведь там и Волынец, и ваш Петро. Отстреливаются.

— Как хату Томчука? — выбежал из комнаты Петро. — О ней ведь никто не знал.

— Ты?.. — Катя посмотрела на Петра и не могла сказать ни слова. Потом бросилась к нему, схватила за руки, как бы удостоверилась, что это он тут.

— Так кто же у Томчука? — спросила Катя.

— Петро Волынец… Но что случилось?

— Говорят, немцы кого-то из партизан поймали. Вроде бы Герфана. Он всех и выдает.

Петро сразу же вспомнил рассказ Игоря. Значит, те двое партизан, которые, заблудившись, не захотели идти с Леней Толстихиным, попали к немцам.

Петро еще не знал, что попался только Герфан. Вместе с Колей — бывшим военнопленным, они блукали по лесу до темной ночи. А потом решили сесть под деревом и передремать до утра. Но когда рассвело, оказалось, что спали они в двух метрах от изгороди немецкого военного хозяйства. Часовые их заметили и схватили. Коле удалось вырваться, но его скосили автоматной очередью. А Герфана взяли. На первом же допросе он не выдержал. Стал выдавать товарищей. Многих партизан и подпольщиков он не знал вообще, а других знал по кличкам. Поэтому немцы искали в селе Катю Белую и Катю Черную. Они арестовали многих Кать. А хату Томчука Герфан указал как одну из явок.