Станислав Калиничев - У «Волчьего логова» [Документальная повесть]

Кончался февраль. Отряд жил в напряженном ожидании. Партизаны отсиживались в землянке, бродили по лесу в поисках прошлогодней калины, чтобы как-то заморить голод, но из лагеря никто не отлучался. Все ожидали Мессароша. Он уже дважды передавал через Катю Белую, что вот-вот будет сам в лесу, и до своего прихода категорически запретил бойцам проводить операции. «Мы еще не готовы, — передавал он через связных, — и один неосторожный шаг может погубить все. Кто этот шаг сделает — предаст общее дело».

Через несколько дней после выхода в лес группы Сидоренко несколько партизан, в том числе Владик Муржинский и Коцюбинский Андрей (Малой), решили наведаться в село Самотню.

Хата Муржинских стояла опустошенная, с выбитыми окнами и дверьми настежь. Лучше бы Владику не смотреть на все это, лучше бы не видеть наметы ржавого снега под печью, на голой сетке маминой койки. В соседней хате, куда они постучались, женщина, не зажигая света, испуганным шепотом рассказала, что забирают всех, кто в родстве с партизанами. Достаточно опознать партизана — и смертный приговор его семье готов. Получалось, что партизану даже мертвому нельзя было попадать в руки к фашистам.

Что и говорить, гитлеровцы действовали согласно наставлениям своего фюрера. Когда на совещании в ставке Гитлера обсуждался проект наставления по борьбе с партизанами, он высказался довольно откровенно:

«Что, например, делать, если те свиньи (вот как партизаны сидели у него в печенках!) забаррикадировались в хате, а в хате и бабы и дети? Можно поджечь хату или нельзя? Если подожжешь, сгорят и невиновные. В таких случаях вопросов не может быть: надо поджигать».

Владик вместе с Андреем зашли по дороге в Куравское отделение бывшего совхоза. Управляющего не застали. Забрали у него пару серых в яблоках коней, запряженных в легкие санки. На них и возвратились в отряд.

Вскоре пришел в лес и принял командование отрядом В. Н. Мессарош. Вячеслав Николаевич предлагал создать прежде всего надежную систему снабжения отряда, усовершенствовать связь, организовать базу, необходимую для приема новых людей в отряд.

— Иначе воевать нельзя, — говорил он партизанам. — А как придет весна, зазеленеет лес — под каждым кустиком будет наш дом. Тогда и начнем добывать оружие, действовать, искать контакты с фронтом или каким-то подпольным центром.

Волынец, который все время вел разведку, следил за деятельностью фашистских гарнизонов в селах и имел там надежных людей, несколько раз предлагал организовать диверсию в том или ином селе, ссылаясь на благоприятные обстоятельства. Но Вячеслав Николаевич твердо стоял на своем. В чем-то он был прав. Это доказали ближайшие события.

В середине марта Петро Волынец узнал, что в село Мизяков приехал большой фашистский начальник. (Теперь мы знаем, что это был главный интендант гитлеровской ставки «Вервольф».) Остановился он в хате коменданта сельской полиции. Волынцу донесли, что охрана у него небольшая, а в самом Мизякове немецкого гарнизона нет, только полицейский участок…

Бойцы стали уговаривать Мессароша, чтобы разрешил пойти на операцию всем отрядом. План был такой: ворваться одновременно и к полицаям, и в хату коменданта. После долгих колебаний командир согласился послать небольшую группу. Договорились, что партизаны не будут ввязываться в бой. Они нападут лишь на группу фашистского начальника, заберут оружие и немедленно покинут село.

С наступлением сумерек из лагеря выехали Петро Волынец, Довгань, Вася Гуменчук (Звонок), Саша Блохин, Михаил Каверин. Правил лошадьми Андрей Коцюбинский (Малой).

…Глухой ночью подъехали к селу. Было ветрено и темно. На пожухлом снегу смутно чернели хаты. Вокруг ни звука. Далеко слышно, как пофыркивают лошади.

Заехав в глухую улочку, оставили сани и приказали Андрею Малому дожидаться их тут.

— Если перестрелку услышишь, — уже на ходу сказал Волынец, — подъедешь нам навстречу.

Волынец знал расположение села лишь по рассказам разведчиков. Попетляв немного в переулках, все пятеро вышли на широкую улицу и, прижимаясь к заборам, приблизились к хате коменданта. Постучали.

За дверью долго возились, потом спросили:

— Кто там?

— Пану коменданту срочный пакет! — сказал Довгань.

— Передайте старосте, — раздраженно ответили из коридора.

Партизаны снова постучали. Тогда из-за двери громыхнул выстрел. Таиться больше не имело смысла, поэтому партизаны бросили в окна гранаты. Раздались взрывы, из окон вырвалось пламя. Довгань послал Васю за хату, а сам бросился на крыльцо. Два выстрела на уровне засова, и дверь распахнулась. Не сговариваясь, все четверо вскочили в темные сени. И в ту же секунду сверху — там был люк на чердак — упала и между ними взорвалась граната. А с крыши спрыгнул какой-то человек и бросился бежать. Стоявший за домом Вася Гуменчук два раза успел по нему выстрелить. Тот упал, но сразу же поднялся и, ковыляя, побежал дальше. А Вася уже бросился помогать товарищам.

Положение было серьезное. Каверину перебило обе ноги, несколько осколков попали в живот. Довганю пробило левую руку и ногу. Волынцу — правую ногу, руку и щеку. Все лицо его было в крови. И только Сашу Блохина слегка поцарапало и оглушило.

Подхватив Каверина, товарищи оттащили его за угол хаты. Весь их путь был отмечен дорожкой крови… Что делать? Все планы строились с расчетом на успех. И вдруг все так неудачно сложилось.

…Михаил терял сознание. С каждой минутой слабели и Волынец и Довгань.

— Вот что, — сказал Волынец, — я еще могу ходить. Мы с Сашей пойдем к лошадям — тут недалеко, и подъедем забрать вас.

— Добро, — согласился Довгань. — Только помогите оттащить Мишу…

Оттащив Каверина, Волынец с Сашей ушли. Довгань отдал Волынцу свой пистолет. Оставшись стеречь раненых, Вася Гуменчук первым делом сорвал с себя нижнюю рубаху и поверх штанов замотал ногу Каверина. Ее перебило пониже колена, голень свободно болталась, и Вася боялся, что при неосторожном движении нога совсем отвалится… С Довганем было легче. Он стонал, морщился, но сознания не терял и сам помогал перевязывать.

А Волынца с лошадьми все не было. Хлопцы замерзли. Не только под Кавериным, но и на том месте, где, привалясь к забору, стоял Довгань, снег почернел от крови. Откуда-то из глубины села донеслись приглушенные голоса… Довгань начинал волноваться. Самым страшным было то, что они почти безоружны. Одна винтовка у Васи, но к ней мало патронов.

Уже прошло около часа. Что же делать? Каверин временами умолкает, не стонет, и тогда Васе кажется, что он умер. А рассвет уже скоро. Как быть? Говорят, что ждать и догонять — хуже всего. Но кто так ждал, как они тогда ждали?

На какое-то время Каверин очнулся. И когда Вася склонился к нему, сказал: