Виталий Мальков - В пекле огненной дуги

— Дойдём, Матвей Устинович, обязательно дойдём, — сквозь зубы процедил Романцов. — И Гитлера поймаем и спросим с него за всё.

— Дай-то бог, ребятушки. — Старик потёр глаза. — Много бед этот вурдалак наделал. Ох много…

Семён в свою очередь хлебнул спирта и заел хлебушком в тушёнке. Внутренности приятно обожгло, а на душе сразу сделалось спокойно и легко.

— Дед, а ты в рукопашную бился? — спросил Потапов.

— Ну а как же, доводилось, и не раз. — Старик покряхтел в бороду и приосанился. — И с германцами, и с австрияками.

— Ну и как они в этом деле?

— Да как… Скажу вам одно… Когда русский солдат идёт в штыковую, никто перед ним не устоит. С места мне не сойти, коли вру.

— Ай да дед Матвей! Молодец! — Потапов буквально расцвёл. — Сразу видно, вояка ещё тот.

Старик ухмыльнулся, довольный похвалой.

— Дай бог, сынки, чтоб и вы так воевали. По новой вспять хоть не повернёте? — Он заметно напрягся, задав этот вопрос. В его взгляде промелькнула тревога.

Романцов подошёл к деду и взял его за плечи.

— Нет, отец, больше не повернём. Можешь быть спокоен. Или погоним немца, или ляжем здесь, но не отступим.

Семёну показалось, что лейтенант хотел обнять старика и прижать к себе, но сдержал себя, возможно, постеснявшись проявлять излишние чувства.

— Ну и добре, сынки. — Дед удовлетворённо кивнул.

— Дед Матвей, а в Гражданскую ты воевал или как? — с подковыркой спросил Петров.

— И в Гражданскую воевал.

— А за кого? — Петров хитро прищурился. — За красных аль за белых?

— Ну конечно, за красных, дурья твоя голова! — Старик обиженно засопел. — Деникина бил, а потом Врангеля. На Перекопе ранение получил в ногу. — Он махнул рукой. — Ладно, пойду я. По новой теперь жизнь надо налаживать да о будущем думать. Война всё одно когда-то завершится…

Дед Матвей ушёл, что-то бормоча себе в бороду, а пограничники продолжили обед.

— Да, братцы, правильно старик сказал, — оживился до этого молчавший Лукинец. — Война закончится, и опять начнётся мирная жизнь. А будет она намного лучше прежней. Вот попомните мои слова.

— Миша, ты лучше про Крым расскажи, — попросил Потапов. — А то я там не был ни разу. Что это за место такое?

— Крым?.. — Лукинец заулыбался и призадумался. — Крым, ребята, это удивительное место. Там хорошо даже зимой, а уж про лето я вообще молчу. Нереальная красотища! Море, пляжи с красивыми женщинами, горы и пальмы… Ну и вино, конечно, не без того… — Он усмехнулся. — Не жизнь, скажу я вам, а одна сплошная сказка… Плывёшь на пароходе вдоль берега, а вокруг из воды дельфины выпрыгивают…

— Всё, решено, как только фашистов разобьём, обязательно поеду в Крым. — Потапов хлопнул Лукинца по плечу. — Ты там где живёшь?

— В Алуште живу. Есть такой чудный городок на южном берегу Крыма.

— Вот к тебе в Алушту и заеду. На твоих дельфинов поглядеть да винчишка попить…

— А что, заезжай. Вот увидишь, тебе там так понравится, что не захочешь уезжать.

Потапов налил очередную порцию и протянул кружку таджику Баходуру Саидову. Тот зажмурился и быстрым движением влил в себя спирт, но, проглотив его, закашлял и стал жадно хватать ртом воздух.

— Ничего, ничего, Баха, нормально! — Потапов сунул в руку Саидова кусочек сальца. — Заешь, заешь, давай. Сейчас полегчает.

— Василий Данилыч, ты же шахтёр, — обратился к сержанту Сегалов. — Рассказал бы хоть, как это… когда в шахте работаешь. Страшно, наверно.

— Да ничего, нормально, — отмахнулся Потапов. — Работа как работа… Пыльная только. Угольная пыль, зараза, в кожу въедается. Поэтому шахтёра можно по глазам определить… Они будто подведённые. — Он хихикнул. — У меня только через полгода эта пыль худо-бедно отмылась.

Потапов теперь выпил сам. Смачно крякнув, он закусил хлебом с макаловкой.

— А страшно становится, когда кто-то гибнет. При взрыве или обвале… Тогда в голову всякие мысли лезут… Мол, можешь и ты когда-нибудь вот так… Но, конечно, стараешься об этом не думать.

— А взрывы-то отчего? — севшим голосом спросил Сегалов.

— Как отчего? В угольных пластах ведь метан содержится. Он в горных выработках скапливается. А когда накопится его там много, то от искры и взрыв тебе.

— Да уж, работёнка. — Сегалов покачал головой. — Я бы ни за какие коврижки не пошёл в шахтёры.

— Что, земеля, дрейфишь? — Потапов подмигнул ему. — Ну, взрывы-то редко когда бывают. Шахта ведь вентилируется. Да и не курит под землёй никто. Но зато когда ты на поверхность выходишь, сразу понимаешь, как всё на нашей планете красиво и здорово устроено. Зелень, небо голубое…

— Да, видно, чтобы все это понимали, надо каждого отправлять на какое-то время в шахту, — задумчиво сказал Петров.

— Ого, дядька Степан у нас ещё и философ, — тут же съязвил Потапов. — А вот кто из вас знает про шубинов? — Он хитровато прищурился.

— Про кого? — удивлённо переспросил Сегалов.

— Про шубинов. — Потапов обвёл всех загадочным взглядом. — Это духи подземные, что в шахтах живут.

— Кончай заливать, Вася! — Петров рассмеялся. — Ты ещё про гномов расскажи.

— Нет, гномов в шахтах нет, это точно, — вполне серьёзно ответил Потапов. — А вот Шубины есть. Старые шахтёры говорят, что это блуждают по штольням души погибших горняков. Раньше ведь в каждой шахте был такой специальный рабочий — газожог. Он ходил с факелом и выжигал скопления метана. На нём был овчинный тулуп, облитый водой… Если газа было мало, он просто выгорал, а вот если много, то он взрывался, и газожог мог погибнуть. Поэтом в газожоги шли самые смелые горняки, которые не боялись смерти. Они понимали, что ценой своей жизни спасают многих других шахтёров. Вот души газожогов и становились духами-шубинами, которые теперь вечно блуждают по штольням и продолжают спасать шахтёров. Говорят, шубин выглядит как старик с горящими глазами, одетый в тулуп. Он любит пошутить и попугать — то закашляет громко, то засмеётся, то какой-нибудь шум произведёт. Но шубин никогда не причинит зла или вреда простому, честному работяге. Зато когда шубин видит перед собой лжеца или подлого человека, то становится злым и жестоким, и тогда лучше ему не попадаться. Может с ума свести или даже покалечить. А силищей он обладает огромной…

Потапов замолчал и стал жевать хлеб.

Семён живо представил тускло освещённую штольню, по которой медленно движется сгорбленная старческая фигура. Время от времени она останавливается и по-стариковски кашляет или вздыхает. Это бесплотный дух погибшего горняка, которому теперь суждено вечно блуждать во мраке подземелий и предупреждать шахтёров об опасности…

— Красивая легенда, — первым нарушил наступившую тишину Петров. — А ты его сам видел, этого Шубина?

— Нет, врать не буду, не видел. Но как-то раз слышал. Наша бригада работала в забое, и тут раздались какие-то стуки и непонятные звуки. Мы перестали работать, и тогда наш бригадир Макарыч крикнул, что надо убегать. Мы едва успели вылезти в штольню, как пласт обвалился. Мужики сказали, что нас шубин спас. Вот так-то.