Василий Ванюшин - Штурм

Колчин взял мертвого за ватник и вытянул из воды. Ватник снялся. На гимнастерке — погоны лейтенанта. Колчин зачерпнул ладонями воды и омыл лицо. Искусанные губы, посиневшие, с темной запекшейся кровью, и щеки исцарапаны о сучья — лицо ничем не напоминало Шабунина. Но длинные рыжеватые волосы и кустистые брови были как у отца.

Сын Шабунина был крепким и, вероятно, красивым парнем. Был!ꓺ

— Зачем меня в эту ночь не убили, не расстреляли! — рыдал Шабунин. — Зачем видеть такое!ꓺ Лучше бы умереть с надеждой — жив сын! А теперь что?ꓺ

Игнат Кузьмич не мог подняться на ноги: ослаб. Новое несчастье оказалось сильнее пережитого. Вог где и вот как довелось последний раз увидеть сына, которого проводил на фронт в сорок первом году.

Дав Шабунину немного выплакаться, Колчин тронул его за плечо:

— Игнат Кузьмич, надо на берег.

Но Шабунин был как глухой. Сидел над сыном, перебирал дрожащими пальцами его мокрые волосы, разглаживал, всхлипывая, и что-то шептал.

— Игнат Кузьмич, вставайте.

Шабунин не слышал.

Колчин помог ему встать, и вдвоем они подняли мертвого, понесли вверх, на земляной вал.

У лейтенанта были перебиты обе ноги, одна пуля задела грудь. Его ранило еще при первом штурме форта. Он упал без сознания, не подав голоса, его посчитали мертвым или потеряли из виду, не заметили среди свалившихся в воду деревьев. После, когда рота Шабунина ушла и ее вместе с другими подразделениями соседней дивизии сменил батальон Наумова, лейтенант, лежавший в холодной воде, очнулся и, крепкий здоровьем, упорно боролся за свою жизнь. Но слишком долго тянулась эта борьба, в одиночку, без помощи…

Показалась колонна пленных — бывший гарнизон форта. Впереди шел красноармеец с автоматом в руках, молодой и худенький. За ним, во главе колонны шагал, прихрамывая, майор.

Увидев немцев, Шабунин выпрямился, глаза его стали серые и холодные, как льдинки.

— Это они убили. Вот эти гады убили моего сына, — шептал он, и руки его дрожали.

Колонна приблизилась.

И тут произошло то, чего никто не ожидал — ни Колчин, ни охранник-автоматчик, и немцы, покорно шедшие строем, не ожидали.

Усатый старшина с безумными глазами подскочил к красноармейцу-конвоиру, мигом вырвал у него автомат и навел на немцев. Колчин бросился наперерез, раскинув руки перед Шабуниным. Колонна остановилась.

— Игнат Кузьмич, одумайтесь! — крикнул Колчин встревоженно, не своим голосом.

Шабунин дрожащими руками дергал затвор, не замечая, что он поставлен на предохранитель. Внезапно обезоруженный красноармеец и Колчин бросились на Шабунина, схватили за руки, но он-ловко вывернулся и отскочил.

— Счас я им дам… Они узнают, — бормотал он, пытаясь отвести затвор автомата.

Немцы в передних рядах испуганно попятились, и только майор, бывший комендант форта, остался невозмутим и не тронулся с места.

— Товарищ ефрейтор! — уже строго и по-военному кричал Колчин, хотя у Шабунина были старшинские погоны. — Что вы делаете! Ваш сын погиб в бою, а вы в безоружных…

Шабунин не сдавался. Изловчившись, красноармеец обхватил его за пояс. Колчин пытался вырвать автомат. Шабунин поднял оружие высоко, дергал рукоятку затвора. Он сдвинул предохранитель. Длинная очередь, на полдиска, протрещала над головами, пули ушли в небо.

— Салют… — выдавил из себя Шабунин и как-то сразу обмяк, вернул автомат красноармейцу.

Колчин подошел к майору и стал объяснять, что произошло. Этот пожилой красноармеец-парламентер, чуть не погибший в форту, неожиданно нашел своего сына — вот он лежит мертвый, убит при штурме форта. Был салют, воинская почесть…

— Война есть война. Все возможно… — сказал майор, но по лицу его было видно, что он не поверил.　Это был салют! — повторил Колчин громко, чтобы слышали все пленные.

Шабунин свернул цигарку, закурил, тут же бросил ее и обхватил голову руками. Так сидел он долго. Колчин предложил:

— Похороним вашего сына вместе с Майселем, в одной могиле.

— Нет, — глухо ответил Шабунин.

— Похороним их рядом.

Шабунин промолчал — согласился.

Они подняли тело и понесли к форту. Там молча принялись копать две могилы — на шаг одна от другой. Русский лейтенант Сергей Шабунин и немецкий обер-лейтенант Людвиг Майсель были похоронены рядом. Игнат Кузьмич сел возле холмика и не хотел никуда идти.

— Съездим в медсанбат, привезем столбики с красными звездочками, поставим на могилы, — предложил Колчин, боясь оставить его одного.

— Столбик — это ненадолго. Сгниет.

Шабунин обвел тоскливым взглядом землю, изрытую войной. В северной стороне от форта темнел лес.

— Дерево надо посадить, — сказал он. — Столбик пропадет, а дерево расти будет.

— Верно.

С лопатами они пошли в лес и среди бурелома отыскали две молодых березки, не тронутые огнем, — тонкие, гибкие, каких много на Смоленщине, — и бережно выкопали.

Они принесли их и посадили одну на могиле сына Шабунина, другую на могиле Майселя. Весенняя земля была влажной и рыхлой. Молодые деревца непременно должны приняться.

Они вырастут, обнимутся ветвями и, раскачиваясь под ветром, будут шелестеть воедино слившейся листвой.

Командарм Белобородов вывел часть сил во второй эшелон. Получила передышку и дивизия Сердюка. Все подразделения, подчиненные прямо штадиву, сосредоточились в поселке.

Еще утром комдив вместе с политотдельцами без Веденеева составил донесение о взятии форта и отправил в штаб армии. Днем пришла телеграмма:

«Генералу Сердюку. Военный совет и политотдел армии отмечают хорошую работу политотдела вашей дивизий, который добился того, что гарнизон немецкого форта сложил оружие. При этом парламентеры проявили выдержку и мужество. Поздравляем с важной победой. Отличившихся представить к правительственной награде».

Сердюк решил навестить Веденеева, обрадовать его. Прихватив телеграмму, он сел в машину и поехал в медсанбат.

Веденеева поместили в отдельной палате. Он сидел на койке и слушал Колчина, рассказывавшего своему начальнику подробности истории с фортом. Врачи, извлекая осколок, располосовали щеку и забинтовали так, что Веденеев не мог говорить и только слушал.

Когда Сердюк вошел, Колчин поднялся со стула. Веденеев тоже привстал, но комдив усадил его, дружески пожал руку, показал телеграмму.

Веденеев прочитал и вопросительно посмотрел на Сердюка:

«Афонов что?ꓺ Как он отнесся к телеграмме?»

Колчин громко закашлял. Кашель появился после холодной и сырой ночи, проведенной в подземелье и у каменной стены, в ожидании смерти.

Сердюк, не ответив на немой вопрос Веденеева, сказал Колчину:

— Вы, товарищ лейтенант, видимо, простудились. Идите-ка, дорогой, к врачам, они — рядом.