Василий Ванюшин - Штурм

После завтрака Колчин продиктовал отчет Штейнера машинистке и постучался к Веденееву.

Хотя приступ и прошел, но цвет лица у подполковника был землистый, глаза ввалились. Он читал медленно, перекладывая страницы бледной, слегка дрожащей рукой.

— Отошлем это в политотдел армии, — Веденеев вернул отчет. — Что вы скажете о Штейнере?

— Надежен.

— Будем готовиться. Познакомьте Штейнера с Майселем.

«Познакомить можно, — подумал Колчин, — а вот сдружить — не в силах».

Он свел двух немцев, представил друг другу. Штейнер, низкорослый крепыш с простецкой улыбкой на открытом круглом лице, протянул Майселю руку. Такая бесцеремонность не понравилась обер-лейтенанту. Он вяло пожал руку и, рассматривая свои ногти, спросил:

— Перебежчик?

— Так точно, товарищ… — холодный тон смутил унтер-офицера.

— Боялся погибнуть или отрекся от прежних убеждений?

— Я не мог больше служить.

— Мне нужен смелый человек. Он должен выполнять мои приказы, — пояснил Майсель Колчину и посмотрел на унтер-офицера. — Вы согласны пойти со мной?

— Так точно, господин обер-лейтенант.

— Хорошо. Садитесь.

Они сели к столу, и Майсель стал выспрашивать, где шел унтер-офицер, что слышал о положении в Кенигсберге. Колчин наблюдал за ним, слушал точные, требовательные вопросы.

«Тот самый обер-лейтенант, или я ошибаюсь? — гадал Колчин. — Надо удостовериться».

В прошлом году, еще работая в лагере, Колчин по-своему изложил широко известную сказку о рыбаке и рыбке, наполовину по-немецки, и читал ее пленным; большинство их понимало, о ком говорилось в этой сказке.

Отослав Штейнера отдыхать, он предложил обер-лейтенанту:

— Хочу немножко позабавить вас. Вы очень строго разговаривали с унтер-офицером. Мне понятно: озабочены предстоящим. Нужно отвлечься на время.

— Я слушаю вас, дорогой Колшин.

Майсель сидел, закинув ногу на ногу. А Колчин прохаживался по комнате и декламировал, четко произнося слова, особенно русские:

Сказка была длинной. Колчин декламировал неторопливо, иные места нараспев, и при этом поглядывал на неподвижно сидевшего обер-лейтенанта: догадывается ли он, о ком идет речь?

Старуха Клара была сварливой и жадной, как и ее предшественница в сказке. Увидев у Эриха «цайхен нагрудный», Клара заворчала: «Пользы нет от значка-жестянки, хоть бы взял ты фон им корыто, наше совсем ист капут, фердорбен». Но она ошиблась. Нацепив фашистский значок, Эрих быстро пошел в гору, а Кларе приходилось пока что возиться в кухне да сидеть за пряжей, и она сердилась на старика: «Альтер кауц, — кричит, — старый дурень! Надоело мне пряжу шпиннен». И понятно, ей хотелось стать богатой дворянкой.

Эрих оказался совсем не таким, как тот бескорыстный старичок в сказке о рыбаке и рыбке. Эрих кланялся не золотой рыбке, а зубастой акуле и служил ей верно. И добился «зер гроссен чина», стал не просто дворянином, а герцогом и, по велению акулы, всесильным властелином на своей земле и соседней земле Польши.

Тут Колчин остановился перед Майселем, испытующе посмотрел ему в глаза, словно спрашивая: «Вам правится, господин обер-лейтенант?» — и досказал, что же произошло с Эрихом:

Майсель слушал молча, иногда сдвигал брови. Под конец скупая улыбка пробежала по его длинным щекам.

— То есть Эрих Кох и его фрау Клара. Я в лагере слышать… «Капуттес корыто…» — ха-ха!

— Кто вам рассказывал?

— Девушка. Русская девушка.

«Это хорошо, — подумал Колчин. — Значит, ты не видел меня на клубной сцене в лагере. Именно в том лагере я находился, переодетый в немецкую форму, и наша переводчица читала эту же сказку — отлично помню. Но теперь не осталось сомнения: я знаю тебя, обер-лейтенант Майсель».

Так и доложил Колчин Веденееву спустя несколько минут.

— И все же, лейтенант, — сказал он, — все же я прав. Оглядывайтесь назад, но учитесь смотреть вперед. Будем делать, что намечено.

По улице пронесся черный бронетранспортер с торчащими стволами пулеметов — покачивались рубчатые шлемы, — за ним длинная легковая машина… Та же, испытанная на дороге возле контрольно-пропускного пункта, воодушевлен- ность охватила Колчина, и он заторопился. Веденеева не переубедишь, надо идти на передний край, хорошо осмотреть место, где пойдет группа Майселя.

На северном участке фронта маршал, проверяя дивизии первого эшелона, приехал к Сердюку.

Опять сыпал мелкий дождь, ухудшая видимость. Маршал остался недоволен наблюдательным пунктом — далеко очень.

— Идем на передний край.

Сердюку не хотелось этого. Вспомнился генерал Черняховский… Зачем маршалу на передний край? Неужели он не верит командиру дивизии, что там все в порядке? Шутливым тоном он попытался отговорить командующего:

— Не можно идти, товарищ маршал, нияк не можно.

— И здесь то же… — недовольно промолвил маршал. — Показывайте ход сообщения.

— Пидождить, товарищ маршал. Вчера снайперской пулей… Постреливают гады.

— Чего ж они постреливают? — в тон Сердюку спросил маршал.

— Так война ж, товарищ маршал.

— Ишь ты! Война. А я забыл… В таком, случае идите вперед. Лишних людей не брать. Связные из батальона есть? Пошли.

— Вот плащ-палатку — на плечи, товарищ маршал. Погоны…

Слегка пригнувшись, они пошли по узкому ходу сообщения. Пулеметы врага молчали. Справа и немного позади начала лениво постреливать наша батарея, отвлекая внимание немцев.

Выбежавший вперед связной предупредил комбата Наумова, и, когда маршал, генерал и сопровождавшие их офицеры пришли в траншею, бойцы стояли на своих боевых постах, прильнув к пулеметам. Дежурили наблюдатели. Перед траншеей в окопах сидели замаскировавшиеся снайперы.

Маршал поднял бинокль. Впереди, в километре от траншей, начинался лес, правее, за кустарником, — невидимый отсюда канал Ланд-Грабен, к которому примыкала передняя линия обороны немцев. А слева на ровной местности возвышался большой пологий холм, поднявший на себе рощу, — это был форт. С виду — безобидный бугор земли.