Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

Американский радиообозреватель Джон Гровер объявил на весь мир: «Западный фронт фактически уже не существует!» Американская армейская газета «Звезды и полосы» писала, что гитлеровцы прекратили сопротивление на Западе и открыли ами и томми дорогу на Берлин. И те ринулись к Берлину, оставив лишь слабое кольцо войск вокруг рурской группировки вермахта. Они знали, что смогут с ходу форсировать Эльбу — немецких войск там нет или почти нет.

В Версале Кремлев видел издали генерала Эйзенхауэра. Самое лучшее, что мог он сказать об этой исторической личности, было то, что когда Айку, как и генералу Макартуру, предложили Почетную медаль Конгресса, он отклонил эту высшую честь, заявив, что этот орден дается только за личную доблесть, а он такой доблести не проявил. Менее совестливый генерал Макартур оказался более сговорчивым, хотя единственным его «подвигом» было бегство с острова Батаана.

На последнем оперативном совещании в «фюрербункере» начальник штаба генерал-полковник Йодль предложил отвести все войска, противостоящие американцам и англичанам, в Берлин для его обороны, подразумевая, что западные союзники, ворвавшись по пятам отведенных войск в Берлин, столкнутся лбами с русскими и передерутся с ними. Гитлер не согласился с Йодлем и приказал ему и Кейтелю выехать со своими помощниками из Берлина, чтобы возглавить контрнаступательную операцию. А сам он возглавит оборону Берлина.

Тяжело нагруженный караван семитонных бюссингов и других многотонных грузовиков с номерами Люфтваффе выехал за ворота Каринхалле — великолепного дворца Германа Геринга, командующего ВВС Германии и министра авиации, рейхсмаршала и фельдмаршала, который имел больше высоких чинов и должностей, чем любой другой приближенный фюрера. В разное время он был премьер-министром Пруссии, министром внутренних дел Пруссии, шефом первого в третьем рейхе прусского гестапо, президентом рейхстага, рейхсуполномоченным четырехлетнего плана, а также Верховным начальником Национального бюро погоды, обер-лесничим, обер-охотником, обер-егерем и прочее, и прочее, и прочее. У него было больше мундиров и больше орденов, чем у экс-кайзера Вильгельма II. Будучи наркоманом, он увозил с собой 20 тысяч таблеток эрзац-морфина.

Даже в этот трагический для него день рейхсмаршал «Великой Германии» не забыл нарумянить свои жирные обвислые щеки и брылья и покрыть красным лаком нежного оттенка ногти рук и ног.

«Человек № 3» третьего рейха самолично нажал ручку взрывной машинки. Колоссальный взрыв толового заряда поднял на воздух его дворец…

Парижская газета «Комба» с подъемом, мудро, по-философски писала о скором взятии Берлина Красной Армией:

«Ударные подразделения советских войск, стремительно продвигаясь вперед среди ада горящих улиц под грохот взрывов, сегодня вечером проникли в самое сердце немецкой столицы…

Тысячи советских орудий — от тяжелой артиллерии до минометов — ведут непрерывный обстрел участков, где засели вражеские солдаты, защищающиеся с отчаянием обреченных… Прицельный огонь ведется по Вильгельмплац, где расположены канцелярии Гитлера и другие административные здания.

Итак, слава за взятие Берлина по праву достанется советским войскам.

Одни на Западе встретят это известие с радостью, другие, хотя они сами вряд ли посмеют признаться в этом, — с огорчением. Они предпочли бы, чтобы подобная честь выпала на долю английской, американской или даже французской армии. Никому не запрещено испытывать особую симпатию к тому или иному народу, но все же

нужно признать, что в данных обстоятельствах подобное чувство выглядит столь же ограниченным, сколь и мелочным. Очень часто за подобным «предпочтением» скрывается страх перед старым «большевистским пугалом», так усердно насаждавшийся фашистской Германией..

Чтобы приветствовать должным образом вступление русских в Берлин, мы должны воспеть славу этому изумительному народу, который заплатил дорогую цену за сегодняшнюю победу. И разве можно вспоминать без глубокого волнения всех тех людей, которые отдали свои жизни под Сталинградом, на полях других сражений во имя того, чтобы пришел этот День Победы? Взятием Берлина русские еще раз напоминают нам о том, чем все мы им обязаны. И это также мы должны не забывать.

И, наконец, это победа всей коалиции, сражавшейся ради торжества демократии и свободы…»

Лечащий врач разрешил Виктору Кремлеву не только вставать, но и ходить в столовую.

— Через недельку-другую, — сказал он, — можно будет ехать домой, в московский госпиталь. Из простреленного легкого мы выкачали глицерин, раны зарубцевались, но процесс выздоровления еще не закончен.

Вечером Кремлев услышал по радио сообщение американского агентства «Ассошиэйтед пресс»: «Германия безоговорочно капитулировала перед союзными правительствами. С минуты на минуту ожидается официальное сообщение, заявил высокопоставленный представитель американской администрации».

В тот день дипломаты союзных стран единодушно проголосовали за хартию Объединенных Наций. Вдруг в зал заседаний вбежал чилийский делегат. Чили, в отличие от Бразилии и Мексики, в военных действиях не участвовала, но делегат ее обогнал своих латиноамериканских коллег. Он держал в руках свежий номер сан-францисской газеты «Колл-Буллитен» с кричащим заголовком: «НАЦИ СДАЛИСЬ!»

Газета ссылалась на сенатора США от штата Техас Томаса Кеннеди, а Кеннеди ссылался на британского министра иностранных дел Антони Идена… Через полтора часа президент Трумэн опроверг это сообщение. Потом оказалось, что Иден говорил лишь о заявлении, сделанном Гиммлером в Любеке шведскому репортеру, о желании Германии сдаться американцам и британцам.

Войска маршала Жукова ворвались в рейхстаг!

Мысль, что плоды победы ускользают из его цепких рук, приводила Черчилля в бешенство.

Главный советник покойного президента Рузвельта сказал о Берлине: «Мы взяли бы Берлин, если бы могли это сделать. Это было бы большой победой для нашей армии».

Черчилль надеялся, что новоиспеченный президент Гарри Трумэн, по крайней мере на первых порах, пока он не закрепил свою власть, будет, не в пример Рузвельту, глиной в его руках. 18 апреля он направил послание Трумэну, рекомендуя ему не останавливать американские войска на демаркационной линии, а дать им указание продолжать наступление по германской территории, входившей в советскую зону оккупации. Трумэн неуверенно отвечал, к возмущению Черчилля, что это вопрос тактический и он оставляет его на усмотрение Эйзенхауэра. Черчилля же интересовала в первую очередь политическая сторона дела. В новом послании Трумэну 30 апреля Черчилль, проиграв берлинскую партию, не только настаивал на дальнейшем наступлении американских войск, но и выдвигал идею взятия Праги и возможно большей части Западной Чехословакии с тем, чтобы диктовать послевоенное политическое устройство этой страны, которой «угрожала» участь Югославии.