Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

— Можно, — улыбнулся полковник, — только тихо.

…Генерал Эйзенхауэр заявил на пресс-конференции в Версале, подводя предварительные итоги войны: «Если бы он (противник) не был вынужден снять 6ю танковую армию, наша задача была бы полностью затруднена».

Отражая точку зрения своего шефа, его начальник разведки, будущий посол США в Москве генерал Уолтер Видел Смит скажет на пресс-конференции в том же Версале: «Маршал Сталин ни разу не нарушил ни одно свое обещание нам с тех пор, как началась эта штука (война)».

Еще красноречивее будет говорить генерал Айк во Франкфурте-на-Майне 10 июня 1945 года, когда Маршал Советского Союза Жуков вручит ему орден «Победа». Правда, при первой возможности Айк поспешит оценить стоимость бесценного ордена, состоящего из платины, бриллиантов и рубинов, не в 100 000 долларов, а, как уверяет журнал «Риджерс дайджест», всего в 40 000.

А ведь за орден этот платили своей кровью безвестные красноармейцы.

Благодарности Айка хватит ненадолго. То, что до конца жизни помнил генерал, скоро забудет президент Эйзенхауэр.

Забудет? Нет, память у него была хорошая. Как и у Черчилля, который в последней, 12-й книге своего фундаментального труда «Вторая мировая война» писал о Сталине: «Он был великолепным союзником в войне против Гитлера».

Склероз склерозом, а память памятью. Просто времена изменились. И своей речью в Фультоне Черчилль начнет эру «холодной войны».

«Для Черчилля Берлин имел жизненно важное политическое значение, но теперь похоже было, что Эйзенхауэр не собирается предпринять все усилия, чтобы захватить этот город.

Перед полуночью 29 марта Черчилль позвонил Эйзенхауэру по телефону со скрэмблером и попросил верховного командующего прояснить свои планы…

Премьер-министр… подчеркнул политическое значение Берлина и доказывал, что Монтгомери следует разрешить продолжать его северное наступление. Черчилль считал архиважным захват столицы до русских…»

«Он, Черчилль, был крайне разочарован и расстроен тем, что мой план не бросал вперед Монтгомери со всей возможной помощью американских войск в отчаянной попытке захватить Берлин перед тем, как это смогут сделать русские.

Премьер-министр знал, конечно, что, независимо от того, как далеко на восток могли продвинуться союзники, он и президент уже договорились о том, что британская и американская зоны будут ограничены на востоке линией в двухстах милях западнее Берлина. Следовательно, его чрезвычайная настойчивость в желании использовать все наши ресурсы в надежде обеспечить приход западных союзников в Берлин до русских должна была основываться на его убеждении, что это достижение даст западным союзникам огромный престиж и влияние…»

Своему непосредственному начальнику генералу Маршаллу Эйзенхауэр послал шифрорадиограмму, в которой писал:

«Разрешите заметить, что Берлин не является более особо важным объектом. Польза от него немцу в значительной мере уничтожена, и даже его правительство готовится перебраться в другой район. Нам важно собрать все силы в

одном наступлении, которое скорее приведет к падению Берлина…»

Черчилль, разумеется, отлично знал еще до Ялты, что Берлин включен в советскую зону оккупации. Но он знал и другое: жить Рузвельту оставалось считанные дни (президент умер 12 апреля 1945 года в возрасте 63 лет), в Англии надвигались выборы (они состоялись в мае, и Черчиллю пришлось уступить пост премьера Клементу Эттли). Он стремился в этих условиях занять первенствующее место среди всех руководителей Запада, разрушить антифашистскую коалицию, возглавить новый крестовый поход против коммунизма, спасти Британскую империю, обеспечить ей мировое господство.

Генерал Эйзенхауэр догадывался о чрезмерных амбициях Черчилля и не желал потакать им. Он отстаивал американские интересы, но совершил при этом серьезный просчет. Он верил в существование «Альпийского редута» Гитлера, выдуманного вместе с вервольфами Геббельсом и американской военной разведкой.

По дневнику адъютанта Эйзенхауэра капитана Батчера и по его собственным воспоминаниям нетрудно представить себе эволюцию взглядов генерала на роль России в войне.

«Лондон, 25 июля 1942… Очень многое, а возможно, и окончательный исход войны зависит от России».

«Лондон, 11 августа 1942… Русский вопросительный знак скрывается за всеми обсуждениями большой стратегии…»

«Лондон, 26 августа… Гарриман сказал, что он верит, что русские выстоят, что у них двадцать пять дивизий на Южном Кавказе, что они по-прежнему делают по 2000 танков в месяц, но сильно нуждаются в грузовиках…»

«Алжир, 23 ноября 1943… Отвечая на вопросы Гарри (Гопкинса) о возможной воздушной поддержке русских, чьи успехи Гарри многократно аттестовал как «изумительные», «потрясающие» и «чудесные», Спаатц привел в пример нефтяные поля Плоешти и очистительные заводы в качестве наилучшей мишени в помощь русским. Он сказал, что большая часть нефти из этого важного центра питает германские военно-воздушные и сухопутные силы, противостоящие русским».

«Уайдуинг, 23 мая 1944… Дисциплина в русской армии абсолютна…»

«Портсмут, 11 июня 1944 г. Он (Черчилль) в отличной форме, и самое лучшее то, что он передал сообщение дяди Джо, что русские начнут большое наступление сегодня утром в районе Ленинграда и вообще распространят его по всей своей длинной линии фронта, пока не вспыхнет весь фронт…»

… Генерал Эйзенхауэр, как мне представляется, ошибочно считает, что Берлин в основном лишен военного и политического значения. Хотя многие ведомства германского правительства и переехали на юг, не следует закрывать глаза на то доминирующее влияние, которое будет иметь падение Берлина на немецкие умы. Пока Берлин держится и обороняется в осаде среди руин, будет держаться и германское сопротивление. Падение Берлина приведет в отчаяние почти всех немцев…»

В этом же послании генералу лорду Хастингу Исмею Черчилль жаловался на то, что британские войска к весне 1945 года составляли уже лишь четвертую часть союзных англо-американских сил, что соответственно уменьшило влияние британского генералитета и самого Черчилля. Тем настырнее нажимал он на тупого, по его мнению, Эйзенхауэра.

Черчилль — Эйзенхауэру.

«…Не понимаю, какое преимущество в решении не форсировать Эльбу. Если сопротивление противника ослабнет, как Вы, очевидно, ожидаете и как, вполне возможно, и будет, почему бы нам не переправиться через Эльбу и не продвинуться как можно дальше на восток? Это тем более важно политически, что русские армии на юге и, как видно, войдут в Вену и займут Австрию. Если мы намеренно оставим им Берлин, даже если он почти в наших руках, то эти два события укрепят их убеждение, уже заметное, что они сделали все…»