Олег Меркулов - Ради тебя

… Брюггель был офицером из группы немцев, которые в начале тридцатых годов проходили подготовку в танковом училище большого волжского города. В этом училище на курсах был и Пономарев. Немцы жили обособленно — для них были свои классы, свое общежитие, в столовой им отвели отдельный зал. Но спортгородок был общий; на волейбольной площадке Пономарев и познакомился с Брюггелем. Знакомство это было шапочное — изредка после игры он говорил с немцем о ничего не значащих вещах. Он только начал входить во вкус чужого языка, и ему хотелось говорить с иностранцем, слушать настоящую немецкую речь, а не школярские вопросы преподавателя. Потом Пономарев, окончив курсы, уехал. Но люди не горы, как-то перед войной в Москве Брюггель вежливо остановил его у военторга. Брюггель был в штатском, поздоровался по-русски, и Пономарев хотел не узнать его. Но Брюггель назвал город, напомнил волейбол, и Пономарев должен был вспомнить.

Они поговорили минут десять тут же, не отходя от военторга. Брюггель предложил дойти до ближайшего ресторана, чтобы поболтать не торопясь, но Пономарев отказался, сославшись на то, что он спешит. Брюггель был корректен, не задавал щекотливых вопросов, сказал, что находится на дипломатической службе при посольстве. Пономарев знал, чем занимаются военные из миссий или состоящие при атташе. Расставаясь, Брюггель сказал, что будет рад оказать коллеге любую помощь в изучении немецкого языка, готов снабдить его интересными книгами и журналами, но Пономарев отшутился, ответив, что запаса литературы, которую он накупил у букинистов, ему хватит лет на двадцать.

С того времени с Брюггелем он не встречался, и вот нате же…

Игорь и Тарасов вычистили оружие, постирали, вымылись, наплавались и теперь лежали на горячем песке. Песок узкой полосой отделял краснотал от воды. Всем семерым ротный дал день на приведение себя в порядок. Игорь и Тарасов забрались сюда, Женька с Никольским застряли в санбате: Женька перевязывался, а Никольский — у своей врачихи; Бадяга и Батраков строили шалаш, Песковой же ушел шататься. Песковой любил шататься по чужим ротам и батальонам.

Солнце начало скатываться, уже не жгло, но еще очень грело. Лежать под ним в одних трусах, без всякого железа на тебе, дремать, дуть на муравьев, которые лазили по песку под самым носом и все хотели забраться на щеку, — было очень хорошо.

Так они и лежали еще с час. Потом Тарасов сел и стряхнул песок с живота.

— Схожу-ка в деревню, добуду бредень. Тут рыба должна быть. Ты особо не плескайся — пусть сплывется.

Тарасов оделся, взял кусок мыла на обмен и ушел.

«Скоро они принесут еду? — подумал Игорь. После воды очень хотелось есть. Никольский и Женька обещали принести им обед. — Это все Никольский. Если бы не он, Женька давно бы был здесь. Кто это едет?»

Машина, увязая, подъезжала все ближе. Ветки трещали под колесами. По ту сторону тальника, совсем близко, мотор заглох. Игорь слышал голоса, но разговора разобрать не мог.

Он встал и поддернул сырые трусы, когда по заросшей тропке вышел командир корпуса.

Пономарев, расстегивая китель, спросил:

— Привет, солдат. Как вода?

— Здравствуйте, — ответил Игорь. — Средняя.

— Плащ-палатки нет?

— Нет, товарищ генерал.

— Можно шинель?

— Моя та, слева.

Пономарев постелил шинель, сел на нее, разделся, попробовал ногой воду и нырнул с бугорка. В воде забылись и Брюггель, и печень, и пополнение. Вода была не «средняя», а порядочно бодрящая.

— Уф! Уф! Уф! — фыркал он, толкая грудью воду. Накупался он до синевы, до гусиной кожи, а вылезать было жаль. Но вылезать надо было.

Пономарев пошел к полотенцу, которое сушилось на кусте.

— Можно?

— Конечно, — ответил Игорь. Короткое солдатское полотенце пересохло, было жестким, самым подходящим, чтобы как следует растереться.

— Потом постираешь. Ничего?

— Ничего, — сказал Игорь.

Пономарев лег на песок животом и вынул из брюк портсигар.

— Иди, покурим. Спички есть?

— Есть. — Игорь взял папиросу, они прикурили, и Игорь лег на спину, опершись на локти.

— Из корпуса? — спросил Пономарев.

— Из корпуса, товарищ генерал.

— Давно в корпусе?

— С Новоград-Волынска.

Пономарев, подгребая песок под бока, повернул голову и посмотрел на этого солдата внимательней. «С Новоград-Волынска» означало — с последних чисел июня сорок первого года. Солдат был слишком молод, чтобы служить до войны в кадровой.

— Воспитаннник?

— Нет. Я учился в десятом классе, ну и… Все пошли в истребительный отряд. Меня ранило, я попал в ваш медсанбат, потом…

— Ясно, — кивнул Пономарев. — Из медсанбата в бригаду. Ты был в десятом «А» или «Б»?

— В десятом «В», — слегка смутившись, ответил Игорь.

— Значит, все пошли в истребительной отряд? — переспросил Пономарев.

— Почти все. — Игорь подумал. — Два или три только не пошли. Из местных.

— А ты не местный?

— Нет.

— Откуда?

— Из Брянска. То есть, я там родился. Но жил в разных городах. В Новоград-Волынске с тридцать шестого года.

— Как тебя зовут? — спросил Пономарев.

— Игорь.

Так как говорить больше было не о чем, а папироса докурилась до картона, Игорь пошел купаться.

Пономарев, скосив глаза, смотрел, как вразвалочку идет этот парень из десятого «В». У парня были сильные плечи и длинные прямые ноги. «Ему еще футбол гонять», — подумал Пономарев.

Игорь остановился у воды, несколько раз присел и выпрямился, смочил ступни и кисти.

«Раз, два, три», — сосчитал Пономарев шрамы — на боку, на спине и на левой икре. Все шрамы были похожи на листья ивы — такие шрамы получаются от пулевых ранений. Маленькие дырочки от пуль, чтобы быстрее заживали, хирурги рассекают скальпелем, и рубец получается плоский, как лист. От осколков шрамы получаются неровные.

Игорь нырнул и поплыл вдоль берега вверх по течению.

Когда Пономарев закуривал вторую, из кустов вышел высокий пожилой младший сержант. В одной руке он держал бредень, в другой — пустое ведро. В его больших — иконных — глазах Пономарев прочел неудовольствие, но оно тотчас же сменилось настороженной приветливостью. Младший сержант откашлялся и переступил с ноги на ногу.

У него не только глаза, все лицо был иконным: правильный овал, прямой нос, скорбный рот. Иисус Христос в выгоревшей гимнастерке, да и только. Пономарев даже вздрогнул.

— Что стоишь? — сказал он первым. — Проходи. Порыбалим?

— Коль не побрезгуете, товарищ генерал, — ответил сержант.

Пономарев взял у него бредень.

— Тогда давай быстрей. Я тороплюсь.

Сержант быстро сдернул гимнастерку, майку и брюки. Армейские трусы с карманом на пуговице на тощем заду никак ему не подходили. Был он худ и жилист, как будто под кожей у него были насованы веревки. Между сосков на груди в негустых волосах было уже порядочно седых. Пономарев неожиданно удивился, когда увидел, что у этого сержанта нет дырок от гвоздей, где им полагалось быть.