Олег Меркулов - Ради тебя

— Интересное имя, — заметил Игорь, когда они расплатились за разговор. — Перно.

— Перно — это мой попугай, — объяснила Наташа. — Он умеет говорить много слов.

Они решили, что поедут, когда у Игоря кончится отпуск. Игорь договорился с сестрой Марии Кузьминичны, что она провезет их в служебном купе. Сестра Марии Кузьминичны работала проводником. Для надежности, Игорь подарил этой проводнице две банки консервов. По банке за человека.

Вечером они возвращались в Калязин. Они приезжали туда, как с другой, лучшей, планеты. Они прощались и уже через час думали: пусть скорее придет утро.

Когда поезд подошел и началась сумасшедшая посадка, они стояли в станционном сквере, и только перед самым отправлением Мария Кузьминична повела их вдоль состава.

Они обошли паровоз, минули три вагона, в дверь четвертого Мария Кузьминична условно стукнула, дверь открылась, проводница впустила их в нерабочий тамбур, толкнула в служебное купе и щелкнула за ними ключом.

Возвращаясь, Мария Кузьминична махнула им в окно, они помахали ей в ответ, и Мария Кузьминична ушла.

В купе было сумрачно и после вокзала покойно. Бабушка, похожая на узел старой одежды, женщина в синем с горошком платке и большеротый мальчишка лет тринадцати настороженно разглядывали их.

— Отойди пока от окна, — тихо сказал Игорь.

— Все так романтично, правда? — спросила она тоже тихо.

Женщина в платке нервно заерзала на скамейке.

— Вот высадят из-за тебя всех, тогда доказывай.

Наташа обернулась к женщине и спросила холодно-вежливо:

— Кто высадит?

Игорь сжал ей локоть и тихо скомандовал:

— Спокойно.

Женщина не выдержала ее взгляда и опустила глаза. Помолчав, Наташа спросила Игоря:

— Могут высадить? Правда?

Он пожал плечами.

— Все могут.

Бабушка несколько раз мелко, словно ловила перед лицом комара, перекрестилась и прошамкала:

— Бог даст, не высадят. Вы, касатики, только тише.

До отправления они сидели молча, только мальчишка, разглядывая ордена Игоря и время от времени, закрывая рот, шмыгал носом. За дверью купе топали, ругались, кричали, но скоро колокол на станции отбил звонки, паровоз загудел, звякнули буфера, и поезд тронулся.

Бабушка снова половила комара и начала молиться о плавающих, путешествующих, болящих и плененных.

Мальчишка потребовал:

— Мам, дай хлеба.

Женщина, поджав губы, порылась в узелке, достала ломоть и ткнула его мальчишке.

Мальчишка уселся напротив. Он осторожно откусывал от ломтя и смотрел то на Игоря, то на хлеб.

— Не огорчайся, нам повезло, — сказал Игорь. — Видела, сколько осталось на вокзале?

Наташа поставила локти на столик, сцепила руки и уронила на них подбородок.

— Я не об этом. Мне горько. — Она приложила руку к груди. — Вот здесь. Почему люди…

— Не надо, — сказал Игорь. — Давай смотреть в окно.

Они проехали несколько разъездов и маленькую станцию, потом пришла проводница. Она была такой же, как Мария Кузьминична, рослой и красивой, с чистым лицом. Проводница села рядом с Игорем и, рассмотрев Наташу, потом его, спросила:

— Ну что, молодожен?

— Ничего, — ответил он. — Едем.

— Мы вам очень благодарим, — сказала Наташа проводнице.

Проводница нехорошо засмеялась:

— Вот как? А я и не знала.

Дверь открылась, и в купе сунул голову рыжий солдат.

— Привет честной компании, — сказал он.

— Куда, куда прешь! Закрой дверь, ну! — крикнула проводница.

— Чего орешь? — ответил безразлично рыжий солдат и хлопнул дверью.

— V, бесстыжие глаза. — Проводница обернулась к Наташе. — Твой не такой?

Наташа покраснела, она чувствовала, что щеки ее просто горят.

— Как вы можете спрашивать такое?

— Спокойно, — опять скомандовал Игорь. — Сколько мы будем ехать до Москвы?

— Мам, дай еще хлеба, — потребовал мальчишка.

— Нет больше, — отказала мать.

— Есть, — не согласился мальчишка. — Тебе жалко.

— Все они одинаковы, — заявила проводница. — Я за пятнадцать лет на железной дороге…

— При чем тут железная дорога? — перебила Наташа, не сдержавшись.

— Ишь ты, из молодых, да ранняя, — сказала женщина.

— Как бы вымотать у него ключ? — подумала вслух проводница.

— У рыжего? — спросил Игорь. Проводница пошла к двери.

— Вы нас не закрывайте, — сказал он.

— Это почему же? Потому что не вдвоем?

Игорь сжал губы.

— А не хватит ли?..

Наташа быстро положила ладонь ему на локоть.

— Не надо… — и пояснила проводнице:

— Под замком мы как жулики.

— Ничего, посидите и как жулики.

Когда проводница замкнула их, бабушка высморкалась в нижнюю юбку и разулыбалась, отчего ее лицо стало похожим на печеное яблоко.

— Взаперти оно и спокойственней.

— Мы не барыни, нам на прогулки не выходить, — громко сказала женщина и отвернулась.

— Ну и пусть, — тихо сказал Наташа Игорю. — Мы едем, а это самое главное. Давай смотреть в окно. Тебе удобно?

Он кивнул ей, глаза его потеплели, и они стали смотреть в окно, и в такт колесам касались друг друга плечом, или локтем, или виском.

Поезд шел медленно — насыпь была построена в войну, наспех, скверно, — и за окном не торопясь плыли назад сосны, березки и осины с влажными стволами.

Часто деревья расступались и открывали поляны. На полянках росли ромашки. Когда лес обрывался, шли поля. За полями и прямо в них стояли деревни — горсти изб под ветхою дранкой. Окна у многих изб были закрыты ставнями, а ставни заколочены досками. Доски перечерчивали ставни светлыми полосами.

Сожженных деревень не попадалось, воронок вдоль пути было не много, а свежих Игорь насчитал всего девять, и ехать было хорошо. Наташе все казалось, что за деревьями прячутся таинственные лесные существа, и она ждала следующую поляну, надеясь, что таинственное существо не успеет убежать, и она его увидит. Она всматривалась за деревья, но никого, конечно, не увидела, но все равно ехать было хорошо, ехать и смотреть на лес, поля, деревни, на небо через линии проводов. За каждым столбом провода опускались, но с середины снова поднимались, чтобы за новым столбом опять опускаться. Провода все опускались и поднимались, опускались и поднимались — полого, однообразно, неуклонно, — и от этого становилось спокойней на душе. На проводах сидели ласточки, а на столбах презрительные вороны. Провода были выше окна, небо за ними было похоже на голубую бумагу, провода перечерчивали ее, как линии, а ласточки на них были нотными знаками. Только столб с вороной казался зловещим нотным ключом.

Недалеко от станции со змеиным названием Гадово они услышали моторы самолета. Игорь опустил окно, моторы стали четче, высунулся, потом быстро подошел к двери и подергал ее. Дверь была заперта.

— Так, — сказал он.