Олег Меркулов - Ради тебя

Поезд проходил поворот, и Наташа видела, что солдаты на крышах смотрят в одном направлении, суетятся и что некоторые торопливо спускаются на сцепки.

— Что это? — спросила она.

— Пока ничего, — сказал он. — Держись рядом.

— Самолеты? — спросила женщина.

— Свят, свят, свят, — закрестилась бабушка.

— Может, наши? — спросила Наташа.

Она хотела узнать у Игоря, когда и как ей держаться рядом, но не успела — паровоз загудел, резко дернул, ее швырнуло к стенке, она ушибла голову, Игорь крикнул: «Воздух!», гул перешел в рев, ударил взрыв, и, когда рев несся над поездом, она услышала, как пули бьют по крыше — словно кто-то стремительно протащил по ней железную палку.

Игорь схватил чемодан, и стал бить кулаком и ногами в дверь, и кричать: «Открой! Открой! Открой!» — и дверь вдруг открылась, и Игорь скомандовал: «Прыгать всем!», и пропустил вперед мальчишку, бабушку, женщину и ее. Она видела, пробегая мимо, как у проводницы дрожат полные губы, и хотела сказать ей: «Бегите!», но машинист дал тормоза, колеса противно заскрежетали, всех отбросило от тамбура, поезд будто ткнулся в сугроб, стал, тогда Игорь схватил Наташу за руку, толкнул вперед, к ступенькам, крикнул «Прыгай!», прыгнул сам, и они побежали к штабелю бревен. Она увидела дым впереди паровоза, как от поезда бегут люди и что мальчишка обогнал их.

Они успели добежать до бревен и спрятаться. Бревна были сложены неровно, и концы верхних выступали навесом.

Наташа сидела под бревнами на корточках, сжавшись в комок. Когда самолет снова налетел на поезд, Игорь крикнул: «Ложись!», и она торопливо легла на грудь, щекой на руку, он лег рядом и, приподняв плечо, закрыл собой ее голову и спину. Краем глаза, через щель между бревнами, она видела, как совсем низко самолет пролетел над поездом, как сбросил бомбы, лег на крыло, отчего другое, с желтым в черных углах крестом, у него задралось, и улетел в лес. Одна бомба попала в середину поезда, другая упала за вагонами. Когда самолет улетел за лес, Игорь выскочил из-под бревен и полез на штабель. Она тоже было высунулась, но Игорь крикнул: «Разворачивается!», и она забилась под бревно, а Игорь спрыгнул с половины штабеля к чемодану, рванул крышку, выхватил автомат, вставил в него узкую длинную коробку с патроном на конце, падая на колено, дернул затвор, вскинул автомат к плечу и прижался другим плечом к торцам бревен, прячась в них наполовину.

С земли ей показалось, что он целится в паровозную трубу, но тут снова налетел рев, и она увидела, как губы Игоря шепчут: «С-собака!», как из автомата рванулось пламя и как автомат задергался. Ее ударило по барабанным перепонкам, и она закрыла уши руками и зажмурилась, а на нее — на ноги, на спину, на голову — посыпались мелкие горячие предметы, один из них упал ей за шею. Она судорожно, как гусеницу, стряхнула его, потом совсем близко рванула бомба, и ее толкнуло горячим воздухом, где-то дальше рванула еще одна, и вдруг стало тихо. Она осторожно отняла руки, открыла глаза и увидела, что Игорь, сгорбившись, сидит на бревне и зажимает левое плечо и что под пальцами у него кровь, а автомат стоит у бревен, и из его дула курится струйка дыма. Дым пахнул кислым.

Кровь была очень алой и густой, от крови веяло страшным, и все в ней содрогнулось, во рту стало сухо, а перед глазами поплыли, расширяясь, как волны от камешка, желтые и зеленые круги. Ей хотелось крикнуть, но, пересилив себя, она сморгнула круги и позвала:

— Игорь!

Он обернулся.

— Вот черт! — сказал он. Лицо у него было сосредоточенным и бледным.

— Ты ранен? — спросила глупо она.

Он кивнул.

— Достань бинт.

Она выбралась из-под бревен.

— Бинт? — переспросила она.

— Да. Вот черт. — Он не очень уверенно улыбнулся ей. — Ты не бойся.

Она видела, что он не падает, и все-таки ей было очень страшно за него и за себя тоже. Она подошла к чемодану и стала шарить в нем, бинт не попадался, и она стала выкладывать на крышку вещь за вещью. Движения ее были медленными, она мучительно хотела делать все быстрее, но, как во сне, не могла.

Она нашла бинт и протянула его.

— Вот.

Он не взял бинт, а, не отнимая ладони от плеча, раненой рукой расстегнул ремень, уронил его на колени, взялся за край гимнастерки и попросил:

— Помоги спять.

Она отложила бинт. Он наклонил голову, отнял руку от плеча, она стянула с него гимнастерку, и он зажал рану.

— Распечатай бинт, — сказал он.

Бинт был заделан в плотную масляную бумагу, из-под края бумаги торчала нитка. Она догадалась и дернула за нитку.

— Так, — сказал он.

Она сняла с бинта одну половину упаковки и вынула английскую булавку. На бинте оказались две марлевые подушечки.

— Все, — сказала она.

Он отдернул руку от плеча, и она торопливо наложила на длинную, но не очень глубокую рану подушечки, он поднял руку, и она несколько раз обернула вокруг них бинт. Бинт сейчас же промок от крови, и у нее снова поплыли перед глазами круги, но она опять сморгнула их.

— Туже, — сказал он. — Надо туже.

— Хорошо, — ответила она и стала мотать туже.

— На половине обведи за шею, — подсказал он.

— Зачем? — спросила она.

— Повязка не будет сваливаться.

— Обведу, — сказала она. — Она еще несколько раз обернула бинт и спросила. — Разве можно из этого, — она кивнула на автомат, — сбить самолет? Такой большой самолет?

Он тоже посмотрел на автомат.

— Я хотел по кабине. Еще туже. Так. Он шел метров на сто, может, и ниже.

Он даже не морщился, и ей стало спокойней.

— А на сто метров?

— Надо попасть в летчика. Правда, говорят, у них сейчас бронестекла…

— Бронестекла? — переспросила она. — Тогда зачем стрелять?

Он прищурился, как бы ища ответ.

— Понимаешь, я их после сорок первого видеть не могу.

— Но ведь это бессмысленно, — сказала она.

— Может быть. Но смысл иногда пропадает, — сосредоточенно объяснил он.

С каждым оборотом бинт промокал все меньше, под конец только в середине повязки осталось розовое пятнышко величиной с копейку.

— Бинт весь, — сказала она.

— Ничего, — сказал он. — Теперь разорви конец и завяжи.

— Так?

— Так.

— Больше ничего не надо делать?

— Ничего. Спасибо.

— Пожалуйста.

Он осторожно потрогал повязку, пересел на бревно и вздохнул так, как вздыхает человек, когда он только что переплыл реку и вышел на берег. Она села с ним рядом, повертела в руках булавку и пристегнула ее к куртке изнутри.

— Теперь не больно? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Сейчас еще просто горячо. Боль приходит потом.

— Меня почему-то тошнит, — пожаловалась Наташа.

— Это пройдет, — сказал Игорь. — Вон идут с водой, сейчас попьем.

— Зачем в бинте булавка?

— Если сам не сможешь завязать.