Михаил Зайцев - Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

Как только огонь затихал, мы поднимались и снова били по врагу. Не считаясь с потерями, фашисты продолжали наступление.

Бой кипел по всем линиям траншей. Особенно яростная стрельба шла в центре нашей обороны, у начала деревенской улицы, куда близко подошел передний танк. Там рвались гранаты, стучали бронебойки, строчили пулеметы. Часть десантников первой роты начала отходить, попадая под огонь вражеских пулеметов.

На помощь бронебойщикам первой роты бросилась наша, во главе с командиром и комиссаром. Во весь рост, не пригибаясь, с пистолетами и противотанковыми гранатами в руках, с призывом «Вперед!», они бесстрашно бросились в самую гущу боя, увлекая за собой отходивших десантников.

Забыв обо всем, я стрелял с одной мыслью: не пропустить, остановить врага, отстоять ставшую родной деревню. В прорезь прицельной рамки поймал грудь толстого, приземистого гитлеровца в каске, бежавшего, за вторым танком, и плавно, по-учебному, нажал спуск. Выронив автомат, фашист упал в колею, проделанную гусеницей, и остался лежать. В это время загорелся вражеский танк, шедший первым. От него повалил густой дым.

- Мальчишки, один испекся! - что было силы закричал я в сторону друзей, приподнимаясь над траншеей. «Жик-жик-жик»,- как злые осы, зажикали пули возле головы.

- Пригнись!-дернул меня за ногу сержант Юра и окрестил «дураком». Много заключено в этом слове в зависимости от обстоятельств, при которых оно говорится: в одних случаях люди обижаются, в других благодушно улыбаются. Я тоже улыбнулся, упрятал голову за бруствер и продолжал вести огонь. Фашистов, пытавшихся выбраться из горящей машины, мы расстреляли из винтовок и пулеметов. Второй танк, огрызаясь, отступил, остановился на безопасном от наших бронебоек расстоянии, продолжая вести огонь.

Гитлеровцы залегли.

Какой-то десантник не из нашего взвода, охваченный азартом боя, пригнувшись над бруствером, по-мальчишески показал фрицам трехпальцевую комбинацию, что-то крича при этом. Ближайший к траншее немец вскинул в его сторону автомат. Но парень был не промах, с удивительной ловкостью он вскинул свой автомат и сразил фашиста короткой очередью.

Да, рядом с отвагой уживалось еще мальчишество, вернее, остатки былого мальчишества в нас, девятнадцатилетних, мужающих с каждым часом и с каждым часом вбирающих в себя суровый опыт нещадной войны.

В сверкающем изморозью воздухе послышался ровный, нарастающий гул. Он приближался с неумолимой неотвратимостью. Низко над лесом показались двенадцать двухмоторных бомбардировщиков с желтыми крестами на крыльях. С выпущенными, как когтистые лапы ястребов, шасси летели они, начиненные, это чувствовалось, бомбами.

Больше с любопытством, чем с испугом, я наблюдал за приближающимися самолетами. Прикрыв ладонями глаза от солнца, за ними следили все десантники, гадая, пролетят мимо или нет.

- На нас заворачивают! - крикнул Саша Агафонов, прячась в траншее.

Сделав разворот, самолеты зашли с правого, дальнего от нас фланга и, проваливаясь в пике, пошли прочесывать траншеи из крупнокалиберных пулеметов, одновременно сбрасывая бомбы.

Все мы поспешили укрыться на дне траншеи. Лежа на боку и затаив дыхание, я не спускал глаз с самолетов. Мне отчетливо были видны прокопченные газами «брюха» пикировщиков, из чрева которых вылетали черные бомбы и с пронзительным визгом и грохотом взрывались поблизости, сотрясая промерзшую, искореженную землю. Самолеты с самой малой высоты обстреливали и бомбили нас безнаказанно. У нас не было ни одной зенитной установки, чтобы отразить их налет. Стоял сплошной, неистовый вой моторов, грохот взрывающихся бомб, режущий треск пулеметов. В хаосе этих звуков комариным писком звучали винтовочные выстрелы смельчаков, стрелявших по самолетам с колена.

Не успела отбомбиться первая группа фашистских стервятников, как появилась вторая, из восьми самолетов.

Все снова закрутилось и завертелось в бешеном хороводе. Двух друзей-костромичей Женю и Володю взрывом бомбы отбросило в сторону метров на пять, не причинив; однако, вреда. Бывает на войне и такое счастье.

Солдату навсегда запоминается первый бой. Навсегда запоминается ему и первая бомбежка. По этим первым он будет сравнивать все остальные и, вспоминая каждую деталь их, жестко судить о своем поведении. Так складывается солдатский опыт.

Бомбардировщики долго кружились над нами, пока наконец не убрались восвояси. Кажется, пронесло на время.

В ушах еще стоял звон и шум после бомбежки, когда гитлеровцы снова пошли в атаку. От предыдущей их попытки мы понесли потери, но упорства и злости у нас не убавилось. Атакующих фрицев встретили таким огнем, что они не продвинулись ни на шаг.

Оставшийся целым второй танк, пройдя метров на двадцать вперед, повернул обратно. Фашисты откатились назад, на исходные свои позиции, оставив на поле боя десятки убитых. Наша стойкость и воля снова победили.

Первый бой, первое крещение огнем мы выдержали, не посрамив чести десантников. Трудно было в учении, но как все пригодилось теперь!

Сердце напряженно стучало. Усталый, я поднялся в траншее, не веря наступившей тишине. На мое разгоряченное лицо дохнул ветерок. От его дуновения с шапки упал комок снега, угодив случайно на кучку стреляных гильз, рассыпавшихся с тихим звоном. Этот звон, прозвучав в тишине, словно бы вернул меня к жизни. Глазами вновь родившегося я посмотрел на мир. Посмотрел и… увидел, что он, несмотря на увечья, нанесенные боем, был по-прежнему прекрасен. Удивительной была белизна снега рядом с черными воронками: черная воронка, а вокруг венчик лепестков из выброшенной взрывом земли.

«Где же до этого видел я подобное?» - вспоминал я. Из глубины сознания всплыла картина детства.

…Солнечный день лета. Мать пошла на луг доить корову. Я увязался за нею. Тогда красота луга поразила мое мальчишеское воображение. Весь он был усеян белоснежными ромашками с блюдце величиной. Так, по крайней мере, запомнилось мне. По ним ползли пчелы и большие красивые шмели. Пахло парным молоком и горьковатой полынью…

Рядом рванула мина. Забыв про все, я проворно присел на дно траншеи. Просвистело еще несколько мин, разорвавшихся позади. И снова серия их накрыла наши траншеи.

- Погань проклятая! Драпанули, а теперь зло на нас срывают, - поднимаясь на ноги, ругался Саша Агафонов.

- Эй, окопники, готовьте котелки и ложки, сейчас кашу принесут! - вывернулся из-за поворота траншеи былой любимец помкомвзвода, запевала Кокорев.

- Какую кашу?

- Пшенную, в трофейной кухне сварили.

При упоминании о каше я почувствовал, что хочу есть. Через некоторое время кашу принесли. На каждый взвод по два трофейных бачка. Была она с кониной, но хорошо сварена. Хватило на всех, ибо численность взводов сократилась почти на треть. В нашем, кроме комвзвода Топоркова, были ранены еще пять человек и убиты двое: Трошин и второй запевала взвода Клименко. Пуля крупнокалиберного пулемета попала ему в голову, и он умер без мучений. Лежал он тут же, недалеко от стенки сарая, безучастно глядя в небо широко открытыми глазами. На ресницах, не тая, искрились снежинки. Не дождутся его теперь жена и дочка, о которых он часто, с теплотой и любовью, вспоминал.