Михаил Зайцев - Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

Приободренные, мы ускорили шаг. На лесных дорогах и тропинках попадались следы зимних боев: разрушенные окопы, оружие, трупы убитых.

Но что это?

На дороге, неестественно подогнув ноги, стояла лошадь, запряженная в сани. Хомут, дуга, оглобли и сбруя были на месте. Вожжи тянулись от уздечки к саням.

«Откуда здесь взялась лошадь, да еще не по-летнему запряженная?» - недоумевали мы.

Подошли ближе. Лошадь была мертва. Тлен сделал свое, но остов лошадки сохранился. Из-под шкуры выпирали ребра, и скелет вырисовывался, как через запотевшее стекло. Шкура и сбруя не давали рассыпаться трупу в прах. Глядя на эти останки, ясно представил я, как вконец измученная лошадь завязла в снегу и больше не поднялась. Метрах в двадцати от нее лежал труп. Возможно, ее бывший ездовой. Кто знает?

Не прошли и километра от этого страшного места, как снова наткнулись на еще более страшное. Среди деревьев чернели обвалившиеся траншеи, густо изрытые воронами бомб. На дне траншей лежало около десятка полузасыпанных трупов красноармейцев. Бой здесь был совсем недавним. Стенки траншей еще не успели заветреть, и запаха тлена я не ощущал. Густая тень от деревьев падала на траншеи. Рядом с убитыми валялось их оружие: винтовки, ящики из-под патронов.

Мы, обнажив головы, медленно шли мимо. Какие здесь были бои, знает только лес дремучий, да вот они, навеки умолкнувшие.

На краю одной траншеи лежал, запрокинув кудрявую голову, безусый лейтенант. Длинная офицерская шинель, перепоясанная ремнями портупеи, облегала его высокую фигуру. Он и мертвый был красив. Черные кудри подчеркивали мраморную бледность лица. Смерть не исказила его. Об этом, как могла, заботилась березка, что росла у самого края траншеи. Своей густой и зеленой кроной она укрывала лейтенанта от жгучих лучей солнца. Он будто спал. В вечном сне, под тихий шелест березки, ему виделись, может быть, милые сердцу образы и видения. Тайну эту никому не дано узнать.

Редко в один день может встретиться столько неожиданностей. Они следовали одна за другой. Вот навстречу выбежали две собачонки. Играя и тявкая, они подбежали шагов на пять. Уставились на нас остроносыми мордочками, а затем стремглав юркнули в сторону. В кустах мелькнул рыжий хвост матери. Это были лисята.

Солнце закатилось, когда среди деревьев мы увидели невысокую насыпь железной дороги. На ней стояло три

вагона. Едва поднялись на насыпь, услышали лающее «Хальт!» С насыпи нас словно ветром сдуло.

- Партизанен! - вопили фрицы, беспорядочно стреляя. Сорвав с плеча винтовку и передернув затвор, я не выпускал из вида длинную фигуру дяди Вани и зорко смотрел по сторонам, чтобы откуда-нибудь не выскочил фриц. Он был тут как тут. Перегнувшись и выставив вперед винтовку, с опущенными на уши отворотами пилотки, он стоял за кустами и старался разглядеть нас.

У меня за спиной висел холщовый вещмешок - мишень заметная. Вот, думаю, гад, влепит в спину. Скорее инстинктивно, чем сознательно, я вскинул винтовку и выстрелил, почти не целясь. Закричав истошным голосом, фриц повалился в кусты.

Лес ожил. Вспыхнули ракеты, освещая наши лица синевато-белым светом. Выстрелы, лай собак и крики фашистов громким эхом отдавались в лесу. Казалось, за нами гонятся со всех сторон, и погоня вот-вот захлестнется на нас мертвой петлей.

- Только бы не упасть, только бы не упасть, - твердил я про себя, с трудом поспевая за мчавшимся, словно на крыльях, дядей Ваней.

Постепенно все утихло. Фрицы, видимо, не напали на наш след, а то не миновать бы нам веревочных ошейников.

Утром с возвышенности, на которую взошли, увидели колонны немецких машин и войск, двигавшихся по дорогам в разных направлениях. Поняли, что через такое скопище не пройти. Отошли назад километров на пятнадцать, чтобы попытаться пройти в другом направлении. В глухом лесу соорудили шалаш и целые сутки отлеживались.

Ночь еще в глубокой дреме лежала под густыми елями и выворотнями корневищ. Проснулись все с той же думой и целью: перейти фронт, встать в один строй со всеми, повернуться лицом на запад. По лесам и перелескам, по долочкам и низинам, цепочкой один за другим двинулись мы опять на восток, навстречу разгорающейся заре…

На этот раз шли со всей осторожностью, выбирая самые труднопроходимые места, обходя деревни. На вто-рой день пути, около полудня, случайно набрели на глухую лесную сторожку (километрах в десяти от передовой). Колодец с журавлем и деревянной бадьей, охваченной железными обручами, говорили нам, что избушка обитаема.

Нам очень хотелось пить, не говоря уже о еде. Но наученные горьким опытом, мы послали в разведку дядю Ваню, два дня тому назад утратившего авторитет старшего.

- Не поминайте лихом, коли что… - прочувствованно проговорил он и пошел к сторожке.

На крыльцо вышел бородатый старик. Наше появление ничуть не удивило его. До войны дед Макар (так звали старика) был лесником, год назад похоронил жену и теперь в одиночестве доживал свой век.

- Да вряд ли помру своей смертью-то, прознают обо мне фашисты и убьют, посчитав за партизана, - сказал он, как будто о чем-то уже решенном.

Сдавалось мне, старик жил в сторожке по заданию партизан, хотя и старался показать, что ничего с ними общего не имеет.

- А вы оттуда или туда? - спросил он, кивнув головой в сторону фронта.

- Туда, - ответил сержант.

- Ну что же, дело хорошее, да только дюже нелегкое. Поймают - стреляют на месте или в лагерь, в лучшем случае, отправляют.

Старик оглядел нас внимательным взглядом.

- Знаю я тут одно местечко, через которое можно перебраться, да только болотина там большая. Гиблое, прямо сказать, место. Сколько душ здесь сгинуло, не перечесть.

- А пройти-то все-таки можно? - вмешался в разговор сержант.

- Кому очень нужно, те проходят, - сурово насупив брови, ответил дед Макар.

- Довел бы нас до этого болота, - попросил я его.

- Это можно, - подумав, согласился он. - С дороги, поди, устали, да и есть, наверное, хотите? Пойдемте в избу, поснедаем, чем бог послал, кваску испьем, а потом и в путь.

Мы единодушно согласились - шел уже второй день после нашей последней вечери.

Управившись с караваем хлеба и жбаном квасу, еще раз убедились, что жить можно, пока не перевелись на свете такие люди, как дед Макар.

Чем ближе подходили мы к переднему краю, тем сильнее росло напряжение, тяжелее становилось дышать. Все ближе и ближе раздавались всплески пулеметного огня, взрывы мин и снарядов, затем наступала тишина, чреватая любыми случайностями.

Под вечер добрались до болота. Поредели деревья, потянуло сначала свежей прохладой, а затем тяжелой сырью.

- Топь дышит, - многозначительно сказал дед Макар.- Держитесь середины болотины (знаком, видимо, деду был путь), а как до речушки доберетесь, на той стороне - наши.