Михаил Зайцев - Прыжок в ночь

Подошли комиссар Васильев, Цветков и Виктор. Минутой молчания все почтили память погибшего. Потом комсорг расстегнул у него куртку и так же, как у Саши, достал комсомольский билет. Кровь бурым пятном запеклась на его корочках, в том месте, где пуля их пробила. Бережно держа билет в руках, Виктор передал его комиссару. Васильев с суровой скорбью посмотрел на билет и на лицо Ивана. Словно призывая нас в свидетели свершившегося, он поднял руку и, указывая в сторону фашистских траншей, с трудом разжимая губы, произнес: «Мы вам этого не простим,, подлые убийцы! За все спросим!»

Отдавая последний долг другу-солдату, вдвоем с Виктором мы подняли его тело, обернутое плащ-палаткой, и, опустив в ближайшую воронку, скрытую от фашистов траншеями, начали руками засыпать могилу. Комья мерзлой земли падали вниз с глухим мягким стуком.

Не верилось, что никогда больше не услышу его веселого, задорного смеха, не увижу его искрящихся серых глаз.

Когда над воронкой вырос небольшой холмик, рядом загрохотали взрывы. Начался очередной обстрел. Я стоял не шевелясь. Виктор схватил меня за руку и силой утащил в «блиндаж». Обстрел усилился. Мины часто и оглушительно рвались по всей нашей передовой. Они рвались и возле самого «блиндажа» - то перед ним, то сзади. Земля от взрывов падала в траншею. Одна мина разорвалась так близко, что взрывной волной разрушило дощатую амбразуру.

Мы выбрались из блиндажа в траншею. Сюда с КП прибежали Цветков, ротный и комиссар Васильев. После минометного огня группа немцев численностью около роты высыпала из своих траншей. Строча из автоматов, они пошли в атаку с криками: «Форвертс! Форвертс!»

Подпустив их метров на сорок, мы ударили из пулеметов, автоматов и бронебоек. Вот когда сослужил службу «дегтярь». Я опоражнивал диск за диском по наступающим цепям. Виктор тоже стрелял по ним из автомата, -забывая подавать мне диски. Я зло кричал на него: «Витька, змей, убью! Диски подавай!» Он испуганно оглядывался на мой крик. Хватал диск, торопливо передавал его мне, а сам опять припадал к автомату.

Не продвинувшись дальше ни на шаг, фашисты залегли. Многие так и не поднялись. Те, кому удалось убраться, больше не совались. У нас было ранено несколько человек, убитых - ни одного.

Ночью мы с Виктором восстановили разрушенную амбразуру, подправили стенки траншеи, примыкавшей к блиндажу. Виктор не меньше моего переживал гибель друзей. Дня два он что-то писал в школьной тетради, вынутой из вещмешка. На мой вопрос, что он пишет, отмалчивался.

Людей у нас становилось все меньше. Приходилось быть во всех ролях.

Послали нас, четверых (без Виктора), в разведку. Нужно было разузнать огневые точки врага в деревне по соседству. Отсюда фрицы вели минометный огонь по нашей передовой.

Вышли перед рассветом с проводником из разведгруппы. Вначале шли по просеке, затем свернули в сторону.

- Здесь минное поле, - предупреждал проводник. Недавно один из наших случайно зашел и подорвался на нем.

По лесу дошли до опушки. Между деревьев, метрах в двухстах, увидели крыши деревенских изб, где засел враг. Из трубы крайней к нам избы ветерком доносило печной дым. Запах печеного дразнил обоняние. Сглотнув слюну, я посмотрел на дым и на миг представил мать со сковородником у горящей печки и сковородку с пышной, подрумяненной лепешкой…

Треск автоматных очередей вернул меня в мир действительности. Я тоже дал очередь, целя в дымовую трубу. И пала казавшаяся сказочной тишина.

Фрицы не задержались с ответом. Они открыли огонь сразу из трех пулеметов и минометной батареи. Прекратив стрелять, наш проводник-разведчик делал на карте пометки. Постреляв еще некоторое время, мы начали отходить. Задание было выполнено.

От разрывов мин с грохотом и треском упала береза. Осколком тяжело ранило в грудь самого рослого разведчика. Вытащили его на тропинку. Она была неровной и узкой. Нести по ней раненого было невозможно.

Я отправился в деревню за волокушей. А на обратном пути угодили на то самое минное поле, о котором говорил проводник.

В это время шедший по другой тропинке десантник закричал мне:

- Куда прешь? Не видишь, здесь мины!

Бросило в жар, а потом в озноб. Рядом лежало тело погибшего ранее десантника - без ног. Вмиг понял все. Закрыв глаза, чтобы не видеть оторванных ног убитого, какое-то время отрешенно ждал взрыва. Потом открыл глаза и посмотрел под ноги. Возле самых ступней росли «кустики». Рукой можно было до них дотянуться. Теперь-то я видел, что они неживые.

Я ругал себя за поспешность, из-за которой вынужден стоять здесь, а там ждет, истекая кровью, раненый товарищ. До него всего несколько шагов, но каждый длиною в жизнь. Рядом со мной бесполезно стояла волокуша, а за ней, по нетронутой пороше, отчетливо выделялись следы моих ног. Обратно надо было идти только по своим следам! Сделал шаг, другой. Не выпуская из рук поводка, прошел по волокуше и, пятясь вместе с ней, сошел с минного поля.

Положив раненого на волокушу, довезли до медпункта. Военфельдшер бережно склонился над крылатником, разрезал ему рукав куртки и сделал в руку укол.

Раненый очнулся, оглядел всех затуманенным взглядом и тихо, но внятно произнес: «Все, отжил!» И, не проронив больше ни слова, умер.

Когда я возвращался к себе в траншею, у самого блиндажа треснул винтовочный выстрел, и разрывная

пуля снайпера впилась в снежный бруствер впереди меня, подняв фонтанчик снега. Я нырнул в блиндаж.

- Вот зверь, минуты не даст покоя, - выругался Виктор и дал длинную пулеметную очередь.

- Черт с ним, оставь его, когда-нибудь доберемся до него, - остановил я Виктора.

- Как разведка прошла?

- Плохо!

Я рассказал все, как было.

- Ну и разиня же ты! - только и сказал Виктор.-А, я-то от него сочувствия ожидал. - Я все удивляюсь, какой-то ты неубиваемый! Ни бомбы тебя не берут, ни пули, ни мины. Не сердись, извини меня…

- Чем философствовать, лучше за обедом сходил бы.

- Где твой котелок?

Я полез в вещмешок за котелком. Когда извлек его на свет, на моем лице появилась, видимо, очень кислая мина, так как Виктор тоже сморщился. Котелок в трех местах был пробит пулями. Рваные края дыр отсвечивали серебром. «Здорово прострочило».

- Миша, не тужи! Я тебе другой достану. У меня есть лишний, трофейный, на всякий случай припрятал.

Снайпер по-прежнему не давал нам покоя. Один десантник был им ранен в плечо, едва только приподнялся над траншеей. И на меня не раз глядело чёрное незрячее око винтовочного ствола снайпера, когда по вызову ком-роты или комбата приходилось идти на НП или КП. Но у меня был уже опыт в таких делах. Всей спиной и затылком, когда делал перебежку, ощущал я наведенный на меня ствол. И когда должен был уже грянуть роковой выстрел, я падал на дно траншеи. Вслед запоздало свистела пуля. Так было не однажды.