Владимир Андреев - В день первой любви

Ольга поморщилась, кивнула отцу и, желая, видимо, уйти от этого разговора, села к роялю.

— Послушай, папа,, ведь действительно хорошо. Это Володино сочинение.

Она сыграла несколько тактов, старший Хрипин покивал головой и тихо удалился. Ольга заговорила о родительской прямолинейности и смолкла, заслышав шаги. Дверь отворилась, и в комнату вошла мать, неся на подносе кувшин с темной жидкостью и два хрустальных стакана. Для старшей Хрипиной сок, который она выжимает из ягод и фруктов из собственного сада, нечто вроде семейной реликвии: никто не может покинуть ее дом, не попробовав стакана этого сока. Иначе — враг на всю жизнь.

— Я же тебе говорила, у моих родителей масса предрассудков. — Ольга улыбнулась, наполняя стаканы. — Между прочим, этот напиток называется «мамин букет».

«Мамин букет» оказался очень вкусным, и Володе хотелось осушить стакан, залпом, но он постеснялся и пил маленькими глотками.

Как же хорошо сидеть вот так рядом в уютной комнате с черным роялем и смотреть в глаза Ольге! Кажется, нет ничего прекраснее ее глаз, ее милого лица. Вот рождается на этом лице улыбка, вот затуманивается оно, будто ветер набежит на спокойную речку и всколыхнет ее. Нестерпимо хочется сказать обо всем этом Ольге, но язык точно присох, не поворачивается, робость сковала Володю, и ползут, тянутся какие-то неживые, скучные слова:

— Ты, может, сыграешь что-нибудь?

— Нет, не буду, Володя.

— Не хочется?

Ольга пожала плечами:

— Настроения нет.

— Ну ладно, нет так нет, — Володя снова оглядывал комнату, в его глазах светилась радость, которую он не мог скрыть, — как же, он у Ольги дома, сидит напротив нее, любуется ею, но почему-то глубоко в груди у него прячется страх. Даже к руке Ольги он боится прикоснуться и с удивлением припоминает давний вечер на старой городской площади. Тогда он, кажется, был смелее.

— Сколько времени ты пробудешь здесь? В воскресенье Гилельс выступает с концертом.

— Да, это очень интересно…

— Уже афиши развешаны — сегодня видел. Так пойдем на концерт?

— Хорошо, — не сразу ответила Ольга. — Если ничего не изменится.

— А что, собственно, может измениться?

— Ну, мало ли… Вдруг пожар, к примеру… Театр сгорит…

— Типун тебе на язык.

Через полчаса они вышли из дома. Во дворе приятно пахло цветами. У калитки Ольга протянула Володе руку и, глядя куда-то в пространство, сказала, чтобы он приходил послезавтра. Родители дважды напоминали сегодня о Скворцовых. Ничего не поделаешь: давние знакомые. Они пойдут к ним. Но послезавтра она свободна. Ольга повернулась и быстро пошла к дому.

День клонился к вечеру, но было еще жарко. Люди торопились домой — с заводов и фабрик, из многочисленных учреждений. Озабоченные лица женщин, усталые, будто припорошенные пылью, у мужчин.

Вот и состоялось свидание с Ольгой. Казалось бы, надо только радоваться, но чего-то не хватало для настоящей радости. Что-то стояло между ним и Ольгой. И потому в глазах у Володи — какая-то затаенная усталость, будто он возвращался с нелегкой работы. Еще два дня назад представлялось: встретит он Ольгу, и все станет на свои места, заполонит его счастье, которого он долго ждал. И что же теперь? Счастлив ли он?

Когда-то мальчишкой услышал Володя в цирке поющую скрипку. Сидел и мечтал: вот бы прикоснуться. Научиться. Другой цели не существовало. Только бы держать в руках скрипку, чтобы она пела трогающим за душу голосом.

Прошло время — и обижаться не на что. Играет он намного лучше того заезжего скрипача из цирка. Скрипка запела в его руках, и суровый Игорь Игоревич поговаривает о консерватории. Но этого Володе мало. Если бы на мгновение смог он взвиться птицей в небо и оттуда, с высоты, посмотреть на себя — далеко ли способен уйти? Не блажь ли, не случайность ли эти его «Песни без слов»?

Идет Володя домой после свидания с Ольгой. И ему милостиво обещана новая встреча. Надо бы радоваться. Но что-то сковывает Володю. Все кажется ему туманным, зыбким, и точат сердце вопросы: сумеет ли он написать когда-нибудь настоящую музыку? ответит ли Ольга взаимностью на его любовь?

В пятницу занятия в училище закончились поздно. Володя пришел домой около пяти часов. Коля, уставившись в окно, зубрил немецкую грамматику. Володя перекусил немного. Достал из комода белую рубашку.

— Скажи маме, я пошел в училище.

Голос Володи прозвучал излишне громко, может, потому, что говорил неправду. Однако для Коли сообщение брата не имело никакого значения. Он только кивнул в ответ и снова уткнулся в учебник.

Вот и тихий, с бесконечными заборами, нагретый солнцем переулок. Массивная калитка. Володя позвякал щеколдой, вошел во двор. Сейчас на крыльце должна появиться Ольга, ее улыбка придаст ему смелости.

На штакетнике, огораживающем цветник, развешаны овчинные полушубки, пальто с каракулевым воротником, ковры, пуховые платки. Хрипин в белой косоворотке энергично машет тростью — выбивает пыль.

— Мое почтение, молодой человек, мое почтение! — Хрипин разогнул спину, посмотрел на Володю. — Вы к Оленьке? А ведь она вчера вечером укатила в Москву.

«Хрясь-хрясь…» — слышатся удары. Облако пыли взвилось под ударами трости.

— В Москву?!

— Да, вечерним поездом.

— Так неожиданно! Что-нибудь случилось?

— Ровным счетом ничего. Абсолютно ничего.

Через открытое окно, в проеме между занавесками, было видно: кто-то ходил в комнате. По-видимому, хозяйка. На этот раз она не спешила угостить гостя «маминым букетом». Володя пожелал Хрипину здоровья.

— Всего наилучшего, молодой человек, — ответил тот, яростно размахивая тростью. Тучный кот шарахнулся из-под калитки.

Обратно Володя не шел, а бежал, сплевывая хрустевшую на зубах пыль. Скорее, скорее… Куда? Он и сам не знал куда. Как же так получилось? Пригласила и уехала. Как она могла? Как могла? Ведь знала — он непременно будет страдать… Мелькнула в голове мысль: дать телеграмму. Где здесь почта? Рядом с вокзалом. Тогда скорее на почту.

Телеграмму сочинил быстро. Но, видимо, было в тексте что-то такое, из-за чего белокурая девушка, торжественно восседавшая за барьером, пробежав текст глазами, воскликнула:

— У вас кто-то умер?

— Нет, никто не умер.

Она посмотрела Володе в глаза:

— Я почему спрашиваю. У вас непонятно написано. Но если в самом деле кто-то умер, надо представить документ.

— Я же не пишу, что кто-то умер, — ответил Володя и густо покраснел. — В телеграмме все верно. Отправляйте.

Володя взял квитанцию и вышел на улицу. Куда теперь? Нельзя, чтобы кто-нибудь из знакомых видел его в таком состоянии. Вчера, позавчера он еще не знал, что будет так переживать. «Я, кажется, не владею собой… Я не способен здраво рассуждать… Только тот, кто был в моем положении, способен меня понять… У Льва Толстого в «Анне Карениной» Левин, когда узнал, что Кити не любит его, уехал в деревню, увлекся хозяйством… Куда поехать мне, чтобы отвлечься, забыться?..»