Владимир Клипель - Испытание на верность [Роман]

Он нашел Исакова. Тот лежал в кювете у дороги рядом со своей машиной, завернувшись в овчинный тулуп.

— Кто меня спрашивает? В чем дело? — приподнялся он.

Селиванов чуть не фыркнул ему в лицо: нашел человек время отлеживаться!

— Я, командир дивизиона. Пора начинать движение, товарищ подполковник. Темно. Чего еще ждать?

— Послал разведку. Неплохо бы узнать, что она доложит.

— А что она нам может доложить? Что впереди нас ждет противник? Поравняемся, так сами его увидим, без разведки. Если мелкие группы — разбегутся, а нет — вступим в бой. Не знаю, как пехота, а мои настроены решительно — прорываться, и никаких чертей. Впереди будет идти батарея, на этот счет ей задача поставлена определенная. Неплохо бы вперед для прикрытия и одну вашу машину ПВО. Вдруг внезапный наскок или что иное… Не возражаете?

— Ну что ж, если вы настроены так решительно, начинайте движение, мои потянутся следом, — после некоторого раздумья ответил Исаков. Он смертельно устал и был рад, что кто-то другой возьмет на себя не только хлопоты, но и ответственность за это рискованное дело. У него уже попросту не хватало на это сил. — Там в машине сержант, скажите ему, что он в вашем распоряжении.

Селиванов прошел к установке ПВО, открыл дверцу кабины, приказал шоферу:

— Ваша машина в моем распоряжении. Выезжайте в голову колонны, поведете за собой полк. Дорогу к переправе помните?

— Днем нашел бы, а сейчас не ручаюсь, товарищ капитан, — ответил шофер.

— А вы, сержант?

— Не найду. Помню, что ехали мимо каких-то лагерей, но ведь тут еще всякие развилки…

— Ладно. — Селиванов обернулся, отыскивая взглядом своего невольного попутчика. — Старший политрук, вы из политотдела, дорогу туда найдете. Садитесь в кабину и показывайте.

Сказано это было решительно, словно он наперед знал о согласии. Старший политрук какое-то мгновение колебался, потом кивнул — согласен.

— Сержант, уступите политруку место в кабине, а сами станьте к установке, за пулеметы. И не выпускайте их из рук. Как с патронами, есть?

— Полный боезапас.

— Вот и не жалейте их на сегодня. Выйдем из окружения — пополнитесь. Вперед!

Машина заурчала, двинулась. Шофер, выкручивая баранку, вывел ее из колонны и повел обочиной дороги. Сержант стоял на крыле, покрикивал, чтоб люди сторонились. Счетверенная установка колыхалась на ухабах, шла на ощупь, медленно, не зажигая фар. Селиванов шел следом.

Головная батарея уже была готова к движению, поэтому задерживаться не пришлось. За машиной тронулись орудийные упряжки — одна, другая, третья. Потом зарядные ящики, повозки. Зацокали копыта лошадей по стылой земле, зашуршали плащ-палатки, заурчали машины. Мимо Селиванова, вытягиваясь в нитку колонны, стал разматываться весь клубок войск — машин, повозок, людей, орудий. Ни говора, ни вспышек света, только неизбежный глухой шум, хотя каждый берег тишину. Когда мимо пошел один из батальонов Исакова, Селиванов поправил на груди черный трофейный автомат и пустился вдогонку за головной батареей. Его место там. Все будет решаться впереди, а задние не отстанут, будут тянуться, как нитка за иглой, за его орудиями.

Пронизывая темноту, через дорогу перелетают трассирующие пули, посылаемые откуда-то сзади, с боков. Сполохи ракет высветляют по временам небо, и тогда прорисовываются темная громада ползущей по дороге колонны и кудлатые сосенки по сторонам.

Крутов держался рукой за повозку, чтобы идти вровень с задним колесом. Им разрешили поставить пулемет на повозку, в ногах у раненых. На повозке пулемет можно держать в готовности, только поверни его в нужную сторону и открывай огонь. Раненые понимают это и не ропщут, хотя им и приходится лежать поджавши ноги.

Приказ определенный — на огонь противника открывать залповый огонь из всех видов оружия. Прорываться!

Нервы напряжены до предела, а тут еще густая осенняя темень, не видать ни зги, будто идешь под черным суконным одеялом. Такие ночи бывают на Дальнем Востоке в середине лета, когда начинается лёт светлячков. Они похожи на блуждающие голубые искорки. Такая искорка, как бы в ритм дыхания насекомого, то угасает, то разгорается. Можно взять светлячка и посадить на волосы любимой. Призрачного голубоватого света достаточно, чтобы увидеть глаза или губы, осветить ладошки, сложенные ковшичком… Сейчас тоже летают «светлячки», но такой приложится — и поминай человека.

Постанывают в повозке раненые при толчках, шумно дышат лошади. Им тяжело тащить перегруженные повозки, они ужо который день не видят овса. Лошади тоже прислушиваются, стригут ушами, словно понимают всю глубину опасности и разделяют ее вместе с людьми.

Внезапно в стороне взлетела ракета. Она чертит искристый след, потом, уже в зените, разгорается и заливает светом дорогу с вытянувшейся по ней черной колонной войск. Тени бегут по редколесью, и каждый куст, пенек кажутся фигурами врагов. В прихлынувшей черноте воздух бичами выхлестывают трассирующие пулы. В колонне на мгновение наступает замешательство, но уже в следующую минуту уверенно вскипает частая пулеметная пальба. Четыре пулемета установки ПВО покрывают все шумы и буквально секут перед собой кустарники, деревца, все живое. Ленты через два-три патрона начинены трассирующими пулями и дают огнистую струю.

Вразнобой несутся над колонной команды на огонь. Бухает гулкий артиллерийский залп. Огненные сполохи орудийных выстрелов кинжалами вспарывают темноту. Теперь и в конце колонны вскипает торопливое клокотание пулеметов: это наращивают силу огня другие установки ПВО. Дробью прокатывается частая ружейная пальба. Гулко, покрывая все другие звуки, бьет с повозки пулемет Лихачева.

Стрельба стихает так же внезапно, как разгорелась. Молчит дорога, молчит и лес в стороне. В черной темени ни огонька, ни вспышки, словно все замерли и чего-то выжидают. Потом раздается глухие урчание машин и общий шум движения.

— Причесали фрица, — удовлетворенно говорит Лихачев. — Не скоро теперь сунется.

— Под таким огнем побывать — второй раз не захочешь, — ответил словоохотливый Сумароков. — Четыре машины — это, считай, шестнадцать пулеметов, да еще наши. Вжарили будь здоров.

Повозка трогается. Крутов на ходу достал из подсумка новую обойму, зарядил карабин. На этот раз он оставался спокойным, выпустил все пять патронов, целясь туда, откуда взлетела ракета. В душе расправляет крылья уверенность. Такое состояние не только у него — у всех, даже у тех, кто бегал во время суматохи вечером. Люди словно почувствовали свою грозную силу и перестали страшиться. У них есть цель — вперед, на прорыв, и эта цель сплачивает их в единую монолитную массу.

Ходят, бродят автоматчики противника по сторонам, не решаясь встать на пути колонны, кусают издали пулеметной внезапной очередью, автоматной трескотней наугад. На каждый такой выпад — шквал, ливень ответного огня. Короткий, яростный, он не дает противнику подступиться даже в темноте.