Владимир Клипель - Медвежий вал

— Гм, странно... — хмыкнул Буш. — Прошу поконкретнее.

— Зимой, после прорыва со стороны Невеля, русские сильно потеснили наши войска, оборонявшиеся северо-западнее Витебска, перерезали шоссейную дорогу Витебск — Полоцк, и только исключительными усилиями мы удержались и не допустили дальнейшего развития прорыва. Фактически, хотя мы и сохраняем дорогу на Полоцк за собой, но пользоваться ею не можем из-за близости к фронту. Такое же положение с дорогой на Оршу. Я понимаю, что город, который мы укрепляем, не считаясь с трудом и затратами, является бастионом всей обороны, но сейчас этот бастион обложен с трех сторон и для нас создается угроза быть отрезанными в случае нового удара русских на этом направлении. Взгляните сами...

— Вы разве располагаете данными о готовящемся здесь наступлении?

Гольвитцер пожал плечами:

— Таких данных пока у меня нет, но я имею опыт в подобных делах и говорю к тому же: «в случае», — сделал он ударение на последнем слове. — Так вот, в случае нового удара мы можем потерять многое, если не предпринять сейчас некоторых мер...

— Что вы имеете в виду?

— Немедленно оставить Витебск!

— Оставить?! — Буш сурово, в упор посмотрел в лицо собеседнику, словно стараясь убедиться, не ослышался ли он.

— Да, оставить! — твердо повторил Гольвитцер. — Отвести войска из угрожаемого района на другой рубеж, выровнять позиции и, лишив противника преимуществ, которые он имеет при нынешнем начертании фронта, принудить его к передышке. Мною подготовлены все мероприятия по осуществлению отвода войск на рубеж реки Черногостница, озер Сарро и Липно. В частности, заканчивается разрушение всех наиболее прочных зданий города, подготовлено минирование дорог. Все, что вы здесь видите, может быть уничтожено в последний день перед отводом.

— Должен вам лишь подтвердить, что фюрер и слышать об этом не захочет... Ваши страхи сильно преувеличены, генерал!

Гольвитцер понял: его тайное стремление уйти от опасности, которая нависла над Витебской группировкой, отгадана Бушем. Однако, горделиво встав в позу оскорбленного человека, он продолжал настаивать на своем:

— Мои соображения продиктованы не страхом, а моим опытом, моим солдатским долгом перед фюрером и Германией. — Глаза его сверкали как бы в порыве возвышенных чувств. — Даже позор отступления готов я принять на себя ради будущей пользы.

— Фюрер и ставка считают, — произнес Буш, — что русские, после серии ударов, которые они провели в этом году, не имеют достаточных сил для наступления на центральную группу наших армий. Место будущих столкновений в районе Ковеля. Туда сейчас прикованы наши силы и внимание.

— Значит?..

— Значит — никаких мыслей об отходе и оставлении занимаемых ныне рубежей!.. Фюрер знает вас лично как исполнительного, примерного генерала и поручил мне передать, что полагается на ваше мужество и способности, которые не будут оставлены без внимания. Витебск для нас представляет исключительное значение. Он — одно из главнейших звеньев нашего восточного оборонительного вала.

— Воля фюрера для меня закон, — встал и склонил свою голову Гольвитцер, которому польстили слова фельдмаршала. — Город превращен мною в крепость, и скорее русские захлебнутся своей кровью, чем войдут в него. Можете заверить фюрера от моего имени, что мы будем стоять до последнего человека!

— А как ведут себя русские? — переменил тему разговора фельдмаршал. Он вовсе не намеревался передавать чьи-то дикие проекты Гитлеру, да еще об отступлении, когда с фюрером от одного лишь упоминания этого слова делаются чуть ли не припадки. За последнее время Гитлер вообще никого не стал принимать, кроме двух-трех человек из генералитета да главарей партии. К нему нельзя попасть, минуя мрачного Бормана, ненавидящего армейскую верхушку. К сожалению, он пользуется неограниченным доверием Гитлера. Бушу многое было известно, но говорить об этом рискованно, и он, в ожидании ответа, потянулся к сигарам, которые ему предусмотрительно придвинул Гольвитцер.

На мгновение он залюбовался прекрасной сигарницей, гравированной с редким искусством.

— Прекрасная работа, — сказал он, разминая сигару и всматриваясь в рисунок танцующих пастушков и пастушек, чьи фигурки были вписаны в общий узор, украшавший стенки коробки, — генерал Паулюс сумел бы оценить эту вещицу. Он был знаток в искусстве... Французская?

— Да. Сейчас трудно найти вещь, радующую глаз понимающего человека. Вы спросили, как русские?

— Да, да, — кивнул Буш.

— Перед моим фронтом у них даже гвардия и та не укомплектована до норм военного времени, а для наступления, как известно, нужен значительный перевес... Но они что-то замышляют, потому что ведут себя очень скрытно. И за последние дни предприняли три разведки боем. Нам пришлось оставить после двухдневных боев одну очень важную высоту... Когда я вызвал авиацию, у русских тоже появились бомбардировщики, хотя раньше, в течение полугода, их тут не отмечалось. Все это внушает мне большое беспокойство, и я принимаю необходимые меры. Хуже, если наступление начнется не здесь, за себя я спокоен, а у соседей. Тогда мы окажемся в окружении. Это самое неприятное...

— Какой участок у себя вы считаете наиболее опасным?

— С востока. Здесь у меня две авиаполевые дивизии. Гренадеры. На стыке с соседним корпусом группа полковника Проя. Русские всегда стремились взять город, а не идти в обход.

— Тактика русских меняется, — задумчиво сказал Буш. — Не следует полагаться на правила... Должен сообщить для вашего сведения, что обстановка для нас слагается очень неприятная. Случилось то, о чем предостерегал всегда генеральный штаб: мы вынуждены вести войну на два фронта. Высадка англичан и американцев на континент все-таки совершилась. Пока у нас там достаточно сил, чтобы локализировать десанты, но что будет в дальнейшем? Сами понимаете, мы не можем перебросить с востока на запад ни одной дивизии. Что бы ни случилось в дальнейшем, главный наш фронт — на востоке!.. Сознанием непоколебимой стойкости должен проникнуться каждый солдат и офицер. Я прибыл сюда, чтобы рассмотреть с вами и санкционировать любые мероприятия, необходимые для укрепления нашей обороны, а вовсе не для ее выпрямления. Таковы личные указания фюрера...

Фельдмаршал Буш пробыл в Витебске один день и улетел обратно.

Березин, усталый и запыленный с головы до ног, возвратился из последней перед наступлением поездки в войска. На ходу стряхивая пыль с фуражки, он вошел в блиндаж и прежде всего попросил воды для умывания. Немного освежившись, прилег отдохнуть; сказывалась горячка последних дней. Рядом с изголовьем стояла этажерка с книгами. Березин взял с полочки томик Пушкина, открыл наугад.