Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

Очень скоро гражданские показали свои острые зубы. Дня не проходило, чтобы они не предъявили нам очередной ультиматум. То мы должны были немедленно освободить какие-то здания, то предоставить транспорт, то они требовали оказания шефской помощи для восстановления нормальной жизни в городе.

В городе почти не оставалось жителей, и он фактически находился в нашем распоряжении. Но «отцы города» не желали с этим считаться. По любому поводу они готовы были бежать к самому члену Военного совета, и тот, как правило, решал дело в их пользу. Одним словом, гражданские не давали нам житья!

И вот тут-то как раз выяснилось, что мой неповоротливый комендант послан мне самим провидением! В скором времени я взирал на толстенького майора как на своего спасителя… На бесконечные заседания исполкома я посылал вместо себя, сославшись на неотложные дела, именно его, и майор, сам того не зная, сполна отплатил гражданским за их кляузы. Своей педантичностью и несговорчивостью он выводил из себя даже самых терпеливых. От одного его вида у самых выдержанных подскакивало давление. Я же ликовал в душе и благословлял судьбу, пославшую мне такого коменданта.

В один из солнечных зимних дней гарнизонные дела привели меня в Н-ский эвакогоспиталь.

На руководство этого госпиталя я давно имел зуб, ибо оно явно пренебрегало всеми моими распоряжениями. Теперь эвакогоспиталь всячески тянул с передачей исполкому одного здания, находившегося на его территории.

Из горсовета мне сообщили, что этот дом раньше был общежитием госпитального персонала, но как только начальник госпиталя узнал, что здание хотят отобрать, сюда немедленно переселили тяжелораненых, превратив комнаты в палаты хирургического отделения.

Меня особенно взбесило то, что «инициативный» начальник госпиталя, написав довольно резкое письмо в горсовет, мне отправил копию. «Неужели вы не понимаете, — говорилось в письме, — что нельзя больных таскать взад-вперед. Через три месяца мы уедем отсюда и освободим вам все здание!»

Но меня возмутил не столько дерзкий тон письма, сколько то, что мне, начальнику гарнизона, была послана всего-навсего копия!

Приближаясь к огромному двору, я сразу заметил, что там царят чистота и порядок.

Часовой у ворот не пропустил нас и вызвал дежурного. Дежурный, как и требуется по уставу, проверил наши документы и, удостоверившись в наших личностях, ловко взял под козырек. Тогда и часовой отдал нам честь «по-ефрейторски».

Все это меня, признаться, удивило, поскольку я прекрасно знал расхлябанность госпитальных и интендантских часовых. Мне не раз приходилось наблюдать, как неумело и неуклюже отдавали честь бойцы нестроевых подразделений. Случалось, что они переносили винтовку в левую руку, чтобы высвободившейся правой приветствовать начальство…

Я предполагал нечто подобное увидеть и здесь и невольно искал повода придраться. Но, против ожидания, кругом царил образцовый порядок, во всем чувствовалась чья-то твердая и опытная рука.

Пройдя мимо ухоженного автопарка, я направился к помещению госпитального начальства. Указатели с аккуратными надписями облегчали мою задачу, я сразу нашел дорогу к штабу госпиталя. За мной следовала «свита» из шести офицеров.

Вдруг я заметил, что из левого корпуса нам наперерез направилась женщина в накинутой на плечи офицерской шинели.

Голова ее была непокрыта, и густые темно-каштановые волосы падали на плечи. Она обеими руками придерживала полы шинели, чтобы они не разлетались при ходьбе, ступала легко и изящно. Женщина была высокой и статной.

Незнакомка была еще довольно далеко, и я не мог разглядеть ее лица, но чутье подсказывало мне, что она должна быть молодой и красивой.

— Ну и породистые тут у них гусары, — вполголоса проговорил мой начштаба капитан Романов.

Этот мастер-ткач из Иваново-Вознесенска, много на своем веку повидавший и служивший еще в царской армии, всех женщин подразделял на три категории: пластунов, гренадеров и гусаров. Гусары относились к высшей категории, которая по его мнению, встречалась раз в жизни.

Я так давно не видел красивых женщин, что сердце мое бурно отреагировало на появление незнакомки. Я опустил голову и, приноровившись к ее ходьбе, замедлил шаг, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.

И чем больше я волновался, тем более мрачный и суровый напускал на себя вид.

Наши пути скрестились посередине двора. Я внимательно взглянул на нее… Красота ее буквально ослепила меня.

Поспешно опустив голову, как ни в чем не бывало я пошел дальше. Но при этом лихорадочно думал, как быть: заговорить самому, если она не заговорит первой, или промолчать и пройти мимо, а потом навести о ней справки.

Из этого положения она меня вывела довольно быстро.

— Товарищи офицеры, — услышал я приятный, звучный голос, — вы к кому идете?

Я остановился. Мои спутники столпились рядом.

Я смотрел на женщину, смело перерезавшую нам путь. Смотрел на ее гладкое белое лицо, обрамленное темно-каштановыми волосами, на большие карие глаза, тонкие, дугой изогнутые брови и чувствовал, что краснею…

Чтобы скрыть смущение, я перешел в наступление. Заметив на ее шинели узкие капитанские погоны, я сказал как можно строже:

— Во-первых, следует обращаться не к офицерам вообще, а к старшему по званию, а во-вторых, находиться на территории военной части с непокрытой головой и в незастегнутой шинели не полагается, вы не у себя дома!

Женщина нахмурилась и сразу преобразилась, как это свойственно волевым людям. Она, видимо, хотела что-то ответить, но передумала. Быстро надела шинель в рукава, застегнулась на все пуговицы и четко отрапортовала:

— Капитан медицинской службы Беляева!

Все это она проделала так ловко и непринужденно, что я не мог сдержать одобрительной улыбки.

Хотя внешне я держался сурово, на сердце у меня потеплело.

— Это другое дело! — произнес я примирительно и протянул ей руку. — Майор Хведурели, начальник гарнизона. Я хочу видеть начальника госпиталя.

— Разрешите проводить вас? — пристально взглянув на меня, спросила Беляева и, не дожидаясь ответа, пошла вперед.

Я шел за ней, не в силах оторвать взгляда от ее необыкновенно красивой фигуры, которую не могла скрыть даже грубая шинель. Неудержимая страсть закипала в моей крови. Я с трудом владел собой.

Мы вошли в госпитальную канцелярию. Сидевшие за столами сержанты почтительно приветствовали нас, но мне показалось, что их приветствия относились не столько ко мне, сколько к нашей прелестной проводнице.

Беляева подвела нас к двери с табличкой «Начальник госпиталя». Она смело рванула дверь, и мы прошли в комнату следом за ней.

Рядом с письменным столом стояла аккуратно заправленная койка. На гвоздике висел отутюженный белый халат. У изголовья кровати на табуретке я увидел трофейный полевой телефон в кожаном ящичке. Комната была чистенькой и уютной, приветливо гудела большая стенная печь.