Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— Прекрасно. А вы что — знаете его?

— Нет, не имел такой чести, — ехидно сказал я.

— Мне вас жаль. Вы много потеряли: это интересный, образованный человек. Общение с ним пошло бы вам на пользу.

Она как-то пристально-грустно поглядела мне в глаза, краешком губ улыбнулась, кивнула в знак прощания и быстро отошла.

Пока я размышлял, как быть, она исчезла в толпе…

Я кинулся за ней, но ее и след простыл. Было просто невероятно, куда она могла так быстро исчезнуть…

Я трижды обежал длинный сруб, заглянул и в соседнюю землянку, где торговали одеколоном и карамелью, но нигде ее не нашел.

Я чуть не плакал от досады.

Стояла лунная ночь… Снег местами казался сизым, местами отливал серебром.

Из штабной столовой доносились звуки фокстрота и шарканье сапог. Смутно вырисовывались силуэты вышедших покурить или подышать свежим воздухом.

Сердце мое переполняли печаль и острое недовольство собой.

…После того вечера прошло еще некоторое время. О Беляевой ничего не было слышно. А я стеснялся расспрашивать о ней. Кто-то сказал, что госпиталь перевели, кажется, в Эстонию.

Чувство мое немного притупилось, но не исчезло, и порой желание увидеть Беляеву вспыхивало с новой силой.

Прошло еще несколько месяцев, и моя часть оказалась в Прибалтике.

Настроение у всех было приподнятое.

Мы жили теперь не в сырых землянках, а в фешенебельных коттеджах, и все-таки офицерская столовая, пропахшая табачным дымом, не шла у меня из головы…

Однажды вечером мой старый друг подполковник Шмаринов позвонил мне и сказал:

— Если хочешь, я повезу тебя к славным девчатам. Иначе, боюсь, ты у меня совсем заплесневеешь!

— Что-то неохота. Я лучше пораньше лягу и высплюсь как следует, — ответил я.

— Как хочешь, а я тут таких преферансистов обнаружил, что играть с ними — одно удовольствие! — По чмоканью в трубке я понял, что Шмаринов в знак особого одобрения поцеловал кончики пальцев. — Причем партнеры мои — не кто-нибудь, а старший медицинский персонал!

При этих словах я оживился, подумал, что там я смогу услышать о Беляевой, и сразу же согласился.

Побрившись на скорую руку, я нарядился в новые бриджи и китель, надел скрипучие шевровые сапоги и впервые прицепил на грудь ордена боевого Красного Знамени и Красной Звезды, мне почему-то хотелось, чтобы Беляева увидела мои награды.

«Виллис» остановился у трехэтажного дома в стиле барокко.

Пройдя через нарядный подъезд, мы поднялись по розовой мраморной лестнице с зелеными перилами, вдоль которых стояли копии античных статуй. Двери красного дерева были украшены резьбой и замысловатыми медными ручками.

Прежние владельцы особняка давно бежали, а новые оповещали о себе наклеенными на дверь листами, вырванными из школьных тетрадей, с нацарапанными на них фамилиями.

Шмаринов остановился возле одной из дверей. Над медной табличкой висел синенький тетрадный листок, на котором я успел разглядеть две фамилии: «Полковник медицинской службы Н. Г. Игнатьева, подполковник медицинской службы В. С. Воронина».

Шмаринов позвонил, и дверь широко распахнулась. На пороге выросла громоздкая женская фигура в офицерской форме. Мысленно я представил нас рядом и решил, что не достал бы хозяйке до плеча. Великанша (так я окрестил ее с самого начала) подозрительно нас осмотрела, но, узнав Шмаринова, гостеприимно улыбнулась и предложила нам войти.

— Эй вы, башибузуки, — громко крикнула она тем, кто находился в квартире, — к нам гости!

— Сто́ящие? — раздался оттуда звонкий голос, заглушаемый дружным смехом.

— Это мужчины, так что держите язык за зубами! — предупредила великанша и обернулась к нам с виноватым видом: — Знаете, у женщин на войне язык немножко… Так сказать, не того…

— Только язык? — коварно спросил Шмаринов.

Великанша, скрестив руки на груди, прислонилась к стене и проговорила с угрозой:

— А ну повтори!

— Вы сказали: язык немножко товось, а я сказал… то есть вы сказали, а я… повторил…

— Я сказал, вы сказали… — передразнила растерянного Шмаринова великанша. — Вы что, глагол спрягаете?..

— Нет, — снова осмелел Шмаринов, — я предпочитаю склонять женщин…

— Ну-ка, иди сюда! — сурово сказала великанша, схватила обескураженного Шмаринова за шиворот, широко распахнула дверь и вытолкнула его на лестничную площадку, а потом перед самым его носом захлопнула дверь, сердито щелкнув замком.

Я стоял ошеломленный и лихорадочно думал, как мне быть и что бы я сделал на месте Шмаринова.

— Такому неотесанному солдафону так и надо! Пусть постоит там и подумает о своих грехах!

Рассерженная великанша, желая рассеять неловкость, взяла меня под руку, ввела в большую залу и представила находившимся там подругам:

— Знакомьтесь, этот расфранченный и надушенный военторговским одеколоном майор, судя по виду — грузин, но ни имени, ни фамилии его я не знаю. Когда узнаете, тотчас же сообщите мне, — и уронила на грудь голову с видом опытного церемониймейстера.

Снова раздался взрыв веселого смеха.

В зале, обставленной дорогой старинной мебелью, судя по всему принадлежавшей весьма состоятельной семье, за большим овальным столом сидели четыре женщины.

Я представился им.

Самая юная из хозяек, рыжеволосая и бойкая, в свою очередь назвала высоченную капитаншу:

— Анюта Сафонова, самая длинная… извините, самая высокая из нас, — хихикнула она.

Анюта, судя по всему, не обиделась и продолжала хлопотать вокруг стола.

Я воспользовался паузой и решил получше рассмотреть присутствующих.

Самой старшей из женщин на вид было за пятьдесят. Она, сощурившись, поглядывала на меня из-под очков в золотой оправе и, держа тремя пальцами блюдечко, как пиалу, с видимым наслаждением потягивала горячий чай.

«Полковник медицинской службы Нина Георгиевна Игнатьева», — повторил про себя я.

Вторая женщина, в чине подполковника, казалась не многим моложе. Она разливала по чашкам чай из самовара и не подняла глаз, пока не кончила своей работы. На ее смуглом скуластом лице черными бусинками блестели узкие глазки, и про себя я сразу прозвал ее монголкой.

Две остальные женщины были не старше двадцати пяти лет. Возраст их сказывался в том, что при виде меня они вскочили с мест и засуетились, как невесты на выданье при появлении жениха.

Ту, которая отрекомендовала мне великаншу, звали Роза, ее подружку — Света. Первая была в чине старшего лейтенанта, вторая — в чине капитана.

На столе вместо скатерти белела чистая простыня. Угощение было небогатым: банка компота и глубокая тарелка с сухарями.

— Гостей, кажется, было двое, где же второй? — спросила Нина Георгиевна, но не у меня, а у великанши.