Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— Я его выгнала, — просто ответила та.

— Ах, Анюта, Анюта! — укоризненно покачала головой Игнатьева. — Ступай приведи его.

Великанша безропотно покорилась, но Шмаринов, очевидно, уже успел уйти, потому что она вернулась без него.

— Не терплю грубиянов! — извиняющимся тоном проговорила Анюта.

— А ты сама разве всегда вежлива? — мстительно спросила Роза, переглянувшись со Светой.

— Роза! — одернула ее Нина Георгиевна и поставила блюдце на стол.

Анюта ничего не ответила, но видно было, что слова Розы угодили ей в самое сердце. После затянувшейся паузы она строго взглянула на Розу и сказала:

— Грубый, но искренний человек лучше, чем вежливый, но лживый! — С этими словами великанша вышла из комнаты.

Роза кинула на меня взгляд, означавший: полюбуйтесь, до чего несносна эта жердь!

Не знаю почему, но въедливая, хоть и смазливая Роза не пришлась мне по душе, а к великанше я почувствовал какую-то жалость.

Я сразу же понял, что здесь собрались женщины с разными характерами и разными взглядами на жизнь.

— Так вот, дорогой друг, — по-матерински доброжелательно обратилась ко мне Нина Георгиевна, — до вашего прихода мы беседовали о Бернарде Шоу. Он опубликовал прекрасную статью о нас, русских. И вообще, я большая его поклонница, потому что…

— А вы читали Шоу? — наливая мне чай, как-то вызывающе спросила Варвара Семеновна, которую я про себя прозвал монголкой.

К счастью, я знал несколько пьес Шоу, о которых вполне мог порассуждать; для форсу я упомянул новую постановку «Пигмалиона», которую мне совершенно случайно довелось увидеть на сцене Малого театра совсем недавно. Начальник штаба артиллерии фронта генерал Брусер в конце 1942 года отправил меня в один из подмосковных городов, чтобы ускорить ремонт наших орудий. Я воспользовался случаем, заехал в Москву и попал в Малый театр. Мое заявление произвело сенсацию. Нина Георгиевна оказалась страстной поклонницей Малого театра, и из ее восклицаний я понял, что она боготворит Садовского и Южина, а с Яблочкиной довольно коротко знакома.

Я с подъемом поговорил о спектакле, о его оформлении, об игре артистов, затем перешел к анализу идей Шоу. При этом я почувствовал, что отношение ко мне резко изменилось.

Глаза из-под золотых очков лучились теплом. Беседа доставляла явное удовольствие старшей из хозяек. Она одобрительно кивала головой и ласково мне улыбалась.

Не утерпела и Анюта. Она снова появилась в гостиной, села в кресло и вся обратилась в слух.

Я еще больше разошелся. Кто, скажите, не любит, когда его слушают, затаив дыхание?!

Но как раз в тот момент, когда я свел счеты с пуританством и перескочил на критику апологии биологической энергии, в дверь постучали.

— Погодите, без меня не рассказывайте! — попросила Анюта и побежала открывать. Видимо, знала, что никто, кроме нее, этого не сделает.

Выполняя ее просьбу, я замолчал. И только теперь осознал, что так много не говорил за всю войну!

В передней раздались радостные восклицания, звонкие поцелуи, вслед за этим на пороге появилась сияющая Анюта и радостно возвестила:

— Тамара приехала! Тамара!

Я вздрогнул. Предчувствие говорило мне, что это она…

Роза и Света кинулись к дверям.

И в этот миг на пороге появилась Беляева…

Она показалась мне еще прекраснее, чем раньше, и я понял, что влюблен по уши…

Мое минутное замешательство осталось незамеченным, потому что женщинам было не до меня. Они окружили Тамару и, стараясь перекричать друг друга, страшно шумели. Нина Георгиевна прижала ее к груди и долго не отпускала, Варвара Семеновна крепко обнимала дорогую гостью за талию. Даже Роза расцеловала вновь прибывшую с таким чувством, какого я от нее не ожидал.

А великанша Анюта, обезумев от радости, возвышалась посреди комнаты, словно мельница, размахивала длинными руками и выкрикивала стихи Лермонтова:

Забытый всеми, я сидел, стараясь унять гулкое сердцебиение.

Наконец Анюта протянула руку в мою сторону и прокричала (взволнованные встречей, они даже не замечали, как громко кричат):

— Познакомься, Тамара, это наш гость…

Беляева повернулась ко мне, и, когда я, как мне казалось, жалкий и растерянный, поднялся ей навстречу, в ее огромных лучезарных глазах мелькнуло удивление и какой-то испуг…

Но это продолжалось всего одно мгновенье. Она быстро собой овладела, с улыбкой протянула мне руку и негромко произнесла:

— Мы, кажется, знакомы…

— Ах ты, чертовка! — вскочила Анюта. — И как только ты все успеваешь! И раненых лечишь, и с мужиками флиртуешь…

Она хотела еще что-то сказать, но ее опередила Роза.

— И мужу письма пишешь, — тоненьким фальцетом протянула она и сама же рассмеялась своей шутке. Есть же такие натуры: не могут не ужалить!

Тамара не обратила внимания на эту колкость. Она с присущим ей достоинством села за стол. Все мы тоже уселись.

— Девочки, налейте мне чаю, умираю от жажды… — попросила Тамара.

Нина Георгиевна вскочила и радостно засуетилась, монголка вскочила со своего места, куда-то исчезла. Через минуту она появилась с консервными банками. Анюта с торжествующим возгласом водрузила на стол литровую бутылку водки, с такой силой хлопнув ее об стол, что она чудом уцелела. Не осталась в долгу и Роза — она принесла банку соленых грибов, и праздничный стол был готов!

Женщины весело сновали взад-вперед, то и дело натыкаясь друг на друга. Оторванные от домашних забот, они отдавались им теперь с особым рвением.

Я сидел на большом старинном стуле с высокой резной спинкой и витал в самых радужных мечтах.

Вскоре все хлопоты по приготовлению ужина были закончены.

— Мои дорогие, — торжественно начала Беляева, обводя всех взглядом, и меня в том числе, — я только что приехала… Меня опять перевели сюда, я без вас все равно как рыба без воды…

Тут все женщины опять повскакали с мест и чуть не задушили ее в объятиях.

— Тише, сумасшедшие, вы ее задушите! — смеясь и плача от радости, воскликнула Нина Георгиевна.

— Тамару назначили в Прибалтику начальником госпиталя, но, слава богу, перевели обратно к нам, — пояснила она.

В тот вечер я воочию убедился, как любят Тамару ее друзья.

Общество кое-как угомонилось, и Анюта с аптекарской точностью разлила по стаканам водку.

Я исподтишка наблюдал за раскрасневшимися женщинами, поглощенными беседой, и неотступно думал о Тамаре.

Женщины со свойственной им непостижимой легкостью и быстротой перескакивали с одной темы на другую, и уже не помню, как и почему разговор зашел об известном грузинском хирурге Юстине Джанелидзе.